Что такое диалектика или о железнобетонном догматизме ...

Список разделов Главное Религии и духовные традиции Религии и духовные традиции: Наука, Философия, Этика

#1 Эрик » Пн, 16 февраля 2009, 2:35

Довольно интересная статья, полный текст там - http://www.philosophy.ru/library/vopros/50.html

Что такое диалектика? К. ПОППЕР (Вопросы философии.— 1995.— №1.— С. 118—138)

«Нельзя представить себе ничего настолько абсурдного или неправдоподобного, чтобы не быть доказанным тем или иным философом» (Декарт)

1. Диалектика, если ее разъяснить

Приведенный нами эпиграф можно обобщить. Он относится не только к философам и философии, но и вообще ко всей области человеческого мышления и деятельности, к науке, технологии, инженерному делу и политике. В самом деле, общая тенденция к испытанию, подразумеваемая в нашем эпиграфе, просматривается и в более широкой области — в огромном разнообразии форм и явлений, созданных жизнью на нашей планете.

Поэтому если мы хотим разъяснить, почему человеческое мышление стремится испробовать все мыслимые решения всех проблем, с какими бы оно ни сталкивалось, то можем сослаться на одну в высшей степени общую закономерность. Метод, с помощью которого пытаются решить все проблемы, обычно один и тот же,— это метод проб и ошибок. Этот же метод, по сути дела, используется и организмами в процессе адаптации. Ясно, что его успешность в огромной степени зависит от количества и разнообразия проб: чем больше мы делаем попыток, тем более вероятно, что одна из них окажется удачной.

Метод, способствующий развитию человеческого мышления — и особенно философии, мы можем охарактеризовать как частный случай метода проб и ошибок. Видимо, люди чаще всего реагируют на проблему двояко: они либо выдвигают теорию и хранят верность ей как можно дольше (в случае ошибочности теории они порой даже предпочитают отречению смерть 1), либо борются против такой теории, если поняли ее слабость. Эта борьба идеологических установок — которая, несомненно, может быть разъяснена в терминах метода проб и ошибок — характерна для всего, что можно назвать развитием человеческого мышления. Такая борьба отсутствует, как правило, в тех случаях, когда некоторую теорию или систему, несмотря ни на что, догматически отстаивают в течение долгого времени. Однако найдется очень немного примеров (если они вообще существуют) развития мышления, которое было бы медленным, неуклонным, непрерывным и шло бы путем постепенного улучшения, а не путем проб, ошибок и борьбы идеологических установок.

Если метод проб и ошибок развивается все более и более сознательно, то он начинает приобретать характерные черты «научного метода». Этот «метод» 2 вкратце можно описать следующим образом. Столкнувшись с определенной проблемой, ученый предлагает, в порядке гипотезы, некоторое решение — теорию. Если эта теория и признается наукой, то лишь условно; и самая характерная черта научного метода состоит как раз в том, что ученые не пожалеют сил для критики и проверки обсуждаемой теории. Критика и проверка идут рука об руку: теория подвергается критике с самых разных сторон, и критика позволяет выявить те моменты теории, которые могут оказаться уязвимыми. Проверка же теории достигается посредством как можно более строгого испытания этих уязвимых мест. Конечно, это опять-таки вариант метода проб и ошибок. Теории выдвигаются в качестве гипотез и тщательно проверяются. Если результат проверки свидетельствует об ошибочности теории, то теория элиминируется; метод проб и ошибок есть, в сущности, метод элиминации. Его успех зависит главным образом от выполнения трех условий, а именно: предлагаемые теории должны быть достаточно многочисленны (и оригинальны); они должны быть достаточно разнообразны; осуществляемые проверки должны быть достаточно строги. Таким образом мы сможем, если нам повезет, гарантировать выживание самой подходящей теории посредством элиминации менее подходящих.

Если это описание 3 развития человеческого мышления вообще и научного мышления в частности признать более или менее корректным, то оно поможет нам понять, что имеется в виду, когда говорят, что развитие мышления происходит «диалектически».

Диалектика (в современном 4, то есть главным образом гегелевском, смысле термина) — это теория, согласно которой нечто — в частности, человеческое мышление,— в своем развитии проходит так называемую диалектическую триаду: тезис, антитезис и синтез. Сначала — некая идея, теория или движение,— «тезис». Тезис, скорее всего, вызовет противоположение, оппозицию, поскольку, как и большинство вещей в этом мире, он, вероятно, будет небесспорен, то есть не лишен слабых мест. Противоположная ему идея (или движение) называется «антитезисом», так как она направлена против первого — тезиса. Борьба между тезисом и антитезисом продолжается до тех пор, пока не находится такое решение, которое в каких-то отношениях выходит за рамки и тезиса, и антитезиса, признавая, однако, их относительную ценность и пытаясь сохранить их достоинства и избежать недостатков. Это решение, которое является третьим диалектическим шагом, называется синтезом. Однажды достигнутый, синтез, в свою очередь, может стать первой ступенью новой диалектической триады и действительно становится ею, если оказывается односторонним или неудовлетворительным по какой-то другой причине. Ведь в последнем случае снова возникнет оппозиция, а значит, синтез можно будет рассматривать как новый тезис, который породил новый антитезис. Таким образом, диалектическая триада возобновится на более высоком уровне; она может подняться и на третий уровень, когда достигнут второй синтез 5.

То, что называют диалектической триадой, мы разъяснили достаточно полно. Едва ли можно сомневаться в том, что диалектическая триада хорошо описывает определенные ступени в истории мышления, особенно в развитии идей, теорий и социальных движений, опирающихся на идеи или теории. Такое диалектическое развитие можно «разъяснить», если показать, что оно происходит в соответствии с методом проб и ошибок, который мы обсуждали ранее. Однако следует отметить, что диалектическое развитие не является полным эквивалентом описанного нами развития теории посредством проб и ошибок. Рассматривая метод проб и ошибок, мы имели в виду только идею и критику в ее адрес, или, используя терминологию диалектиков, борьбу между тезисом и антитезисом; мы не принимали во внимание дальнейшее развитие, не предполагали, что борьба между тезисом и антитезисом должна закончиться неким синтезом. Мы имели в виду, скорее, что борьба между идеей и ее опровержением, или между тезисом и антитезисом, приведет к элиминации тезиса (или, возможно, антитезиса), если он окажется неудовлетворительным, и что соревнование теорий должно завершиться принятием новых теорий, если, конечно, для испытания предлагается достаточно большое их число.

Таким образом, можно сказать, что интерпретация в терминах метода проб и ошибок является несколько более гибкой, чем интерпретация в терминах диалектики. Она не ограничивается ситуацией, где предлагается начинать с одного-единственного тезиса, и потому с легкостью находит применение там, где с самого начала выдвигается несколько тезисов, независимых друг от друга и не обязательно противоположных. Однако надо признать, что очень часто — пожалуй, даже обычно — развитие определенной области человеческого мышления начинается с какой-то одной идеи. Если так, то диалектическая схема часто оказывается уместной, поскольку этот тезис будет открыт для критики и, таким образом, «создаст», как обычно выражаются диалектики, свой антитезис.

Диалектики настаивают еще на одном моменте, в котором диалектика несколько отличается от общей теории проб и ошибок. Действительно, в рамках теории проб и ошибок, как уже говорилось, достаточно сказать, что неудовлетворительная точка зрения будет опровергнута или элиминирована. Диалектик же настаивает, что этого недостаточно. Он подчеркивает, что, хотя обсуждаемая точка зрения (или теория) может быть опровергнута, в ней имеется, по всей вероятности, нечто достойное сохранения,— иначе она вряд ли была бы вообще выдвинута и воспринята всерьез. Это рациональное зерно тезиса, вероятно, наиболее отчетливо осознается теми, кто защищает тезис от нападок оппонентов, сторонников антитезиса. Следовательно, единственно приемлемым исходом борьбы будет синтез, то есть теория, в которой сохранены наиболее ценные элементы и тезиса, и антитезиса.

Необходимо признать, что подобная диалектическая интерпретация истории мышления может быть вполне удовлетворительной и добавляет некоторые ценные моменты к интерпретации мышления в терминах проб и ошибок.

Обратимся, скажем, к развитию физики. Здесь мы можем найти очень много примеров, которые вписываются в диалектическую схему. Так, корпускулярная теория света, будучи сначала заменена волновой теорией, была «сохранена» в новой теории, которая заменила и ту, и другую. Если говорить точнее, формулы старой теории обычно могут быть описаны — с точки зрения новой теории — как приближения, то есть они оказываются почти корректными, настолько, что их можно применять либо если мы не нуждаемся в очень высокой степени точности, либо даже — в некоторых ограниченных областях — как совершенно точные формулы.

Все это говорит в пользу диалектической точки зрения. Вместе с тем мы должны внимательно следить за тем, чтобы не приписать ей лишних достоинств.

Мы должны быть осторожны, например, по отношению к ряду метафор, используемых диалектиками и, к сожалению, часто воспринимаемых слишком буквально. Например, диалектики говорят, что тезис «создает» свой антитезис. В действительности же только наша критическая установка создает антитезис, и там, где она отсутствует, никакой антитезис создан не будет. Далее, не следует думать также, что именно «борьба» между тезисом и антитезисом «создает» синтез. На самом деле происходит битва умов, и именно умы должны быть продуктивны и создавать новые идеи; история человеческого мышления насчитывает много бесплодных битв, битв, закончившихся ничем. И даже если синтез достигнут, его характеристика как «сохраняющего» лучшие элементы тезиса и антитезиса, как правило, является весьма несовершенной. Эта характеристика вводит в заблуждение, даже если она верна, поскольку помимо старых идей, которые синтез «сохраняет», он всегда воплощает и новую идею, которую нельзя редуцировать к более ранним стадиям диалектического развития. Другими словами, синтез обычно представляет собой нечто гораздо большее, нежели конструкцию из материала, доставляемого тезисом и антитезисом. Принимая во внимание все сказанное, можно заключить, что диалектическая интерпретация — прежде всего то ее положение, что синтез строится из идей, содержащихся в тезисе и антитезисе,— если и находит применение, все же вряд ли может способствовать развитию мышления. Этот момент подчеркивали подчас и сами диалектики; и тем не менее они почти всегда думают, что диалектика может быть использована как метод, который поможет им подтолкнуть или, по крайней мере, предсказать будущее развитие мышления.

Однако самые серьезные недоразумения и невнятица возникают из-за расплывчатости, характерной для рассуждений диалектиков о противоречиях.

Они верно указывают, что противоречия имеют огромное значение в истории мышления,— столь же важное, сколь и критика. Ведь критика, в сущности, сводится к выявлению противоречия. Это может быть противоречие либо в рамках критикуемой теории, либо между этой теорией и другой теорией, которую у нас есть основания принять, либо между теорией и определенными фактами — точнее, между теорией и определенными утверждениями о фактах. Критика всегда лишь указывает на противоречие или же, можно сказать, просто противоречит теории (то есть служит утверждению антитезиса). Однако критика является — в очень важном смысле — главной движущей силой любого интеллектуального развития. Без противоречий, без критики не было бы рационального основания изменять теории,— не было бы интеллектуального прогресса.

Верно заметив, таким образом, что противоречия — особенно, конечно, противоречия между тезисом и антитезисом, которые «создают» прогресс в форме синтеза,— чрезвычайно плодотворны и действительно являются движущей силой любого прогресса в мышлении, диалектики делают вывод — как мы увидим, неверный,— что нет нужды избегать столь плодотворных противоречий. Они даже утверждают, что противоречий вообще нельзя избежать, поскольку они встречаются в мире всегда и повсюду.

Данное утверждение равносильно покушению на так называемый закон противоречия (или, более полно, закон исключения противоречий) традиционной логики, который гласит, что два противоречащих друг другу утверждения не могут быть истинными одновременно или что утверждение, представляющее собой конъюнкцию двух противоречащих утверждений, всегда должно отвергаться как ложное исходя из чисто логических оснований. Ссылаясь на плодотворность противоречий, диалектики заявляют, что от этого закона традиционной логики следует отказаться. Они заявляют, что диалектика приводит тем самым к новой логике — диалектической логике. Диалектика, которую я до сих пор характеризовал как принадлежащую исключительно к области истории (as a merely historical doctrine) — как теорию исторического развития мышления,— оказывается в результате совсем другим учением: она оказывается одновременно и логической теорией, и — как мы скоро увидим — общей теорией мира.

Эти огромные претензии, однако, не имеют под собой ни малейшего основания. Действительно, они опираются лишь на неопределенную и туманную манеру речи, характерную для диалектиков.

Диалектики говорят, что противоречия плодотворны и способствуют прогрессу, и мы согласились, что в каком-то смысле это верно. Верно, однако, только до тех пор, пока мы полны решимости не терпеть противоречий и изменять любую теорию, которая их содержит,— другими словами — никогда не мириться с противоречиями. Только благодаря этой нашей решимости критика, то есть выявление противоречий, побуждает нас к изменению теорий и тем самым — к прогрессу.

Нельзя не подчеркнуть со всей серьезностью, что стоит нам только изменить эту установку и примириться с противоречиями, как они утратят всякую плодотворность. Они больше не будут способствовать интеллектуальному прогрессу. Действительно, если мы готовы мириться с противоречиями, то никакие противоречия, выявляемые в наших теориях, уже не заставят нас изменить последние. Другими словами, в этом случае всякая критика (то есть выявление противоречий) утратит силу. Критику будут встречать словами: «А почему бы и нет?», а то и восторженным «Вот они!», то есть все сведется к приветствованию замеченных противоречий.

Это значит, что если мы готовы примириться с противоречиями, то критика, а вместе с нею и всякий интеллектуальный прогресс, должна прийти к концу.

Поэтому мы должны сказать диалектику, что нельзя сидеть сразу на двух стульях: либо он ценит противоречия за их плодотворность — и тогда не должен принимать их как должное; либо же он готов примириться с противоречиями — и тогда они станут бесплодными, а рациональная критика, дискуссия и интеллектуальный прогресс окажутся невозможными.

Единственной «силой», движущей диалектическое развитие, является, таким образом, наша решимость не мириться с противоречиями между тезисом и антитезисом. Вовсе не таинственная сила, заключенная в этих двух идеях, не загадочное напряжение, якобы существующее между ними, способствуют развитию, а исключительно наша решимость не признавать противоречий заставляет нас искать какую-то новую точку зрения, позволяющую избежать противоречий. И это совершенно оправданная решимость. Ибо легко показать, что если бы человек примирился с противоречием, то ему пришлось бы отказаться от всякой научной активности, что означало бы полный крах науки. Это можно сделать, доказав, что в случае признания двух противоречащих друг другу высказываний придется признать какое угодно высказывание: ведь из пары противоречащих высказываний можно с полным правом вывести все что угодно.

Иногда говорят, что факт следования из двух противоречащих высказываний любого высказывания не доказывает бесполезности противоречивой теории: во-первых, теория может представлять интерес сама по себе, несмотря на всю свою противоречивость; во-вторых, в нее можно внести поправки, которые сделают ее непротиворечивой; и наконец, можно придумать метод, пусть даже метод ad hoc (каковы, например, методы избежания расхождений в квантовой теории), который предотвратит ложные заключения, требуемые самой логикой теории. Все это абсолютно верно, но при всех поправках такая паллиативная (makeshift) теория является источником серьезных опасностей, ранее нами обсуждавшихся: если мы действительно хотим примириться с этой теорией, тогда ничто не заставит нас искать лучшей теории, и наоборот: если мы ищем более совершенной теории, то только потому, что считаем данную теорию плохой вследствие содержащихся в ней противоречий. Примирение с противоречием обязательно приводит нас в этом случае, как и всегда, к отказу от критики, а значит,— к краху науки.

Мы видим здесь, насколько опасна неопределенная и метафорическая речь. Расплывчатое утверждение диалектиков, что противоречия неизбежны и что избавляться от них даже нежелательно, поскольку они так плодотворны, ведет к опасному заблуждению. Оно приводит к заблуждению, поскольку так называемая плодотворность противоречий, как мы видели, есть просто результат нашего решения не мириться с ними (следуя закону противоречия). И оно опасно, поскольку мнение, что от противоречий избавляться не следует или вообще невозможно избавиться, с необходимостью приводит к концу и науки и критики, то есть к концу рациональности. Надо подчеркнуть, что для всякого, кто хочет утверждать истину и содействовать просвещению, является необходимостью и даже долгом упражнять себя в искусстве выражать вещи ясно и недвусмысленно, даже если это означает отказ от утонченной метафоричности и глубокоумной двусмысленности.

Следовательно, лучше избегать некоторых формулировок. Например, вместо использовавшихся нами терминов «тезис», «антитезис» и «синтез» диалектики часто описывают диалектическую триаду с помощью терминов «отрицание (тезиса)» — взамен «антитезиса» и «отрицание отрицания» — взамен «синтеза». Они также любят употреблять термин «противоречие» там, где менее обманчивыми были бы термины «конфликт», «противоположная тенденция» или, может быть, «противоположный интерес» и т. д. Их терминология не причиняла бы никакого вреда, если бы термины «отрицание» и «отрицание отрицания» (а также «противоречие») не имели ясных и достаточно определенных логических значений, отличных от диалектических. По сути дела неправильное употребление этих терминов играет не последнюю роль в смешении логики и диалектики, столь нередком в диалектических дискуссиях. Зачастую диалектика рассматривается в них как часть — причем наиболее совершенная — логики или как что-то вроде реформированной, модернизированной логики. Более глубокие основания такой позиции мы обсудим ниже. Сейчас я скажу только, что наш анализ не приводит к тому заключению, что диалектика имеет какое-либо сходство с логикой. Действительно, логику можно определить — пусть приблизительно, однако для наших целей этого вполне достаточно — как теорию дедукции. Вместе с тем у нас нет никакого основания считать, что у диалектики есть что-то общее с дедукцией. Подведем итог. Суть диалектики — диалектики в том смысле, в каком мы способны наделить ясным значением диалектическую триаду — может быть описана следующим образом. Диалектика, точнее теория диалектической триады, устанавливает, что некоторые события или исторические процессы происходят определенным типичным образом. Стало быть, диалектика есть эмпирическая, описательная теория. Ее можно сравнить, скажем, с теорией, согласно которой живые организмы на определенной стадии своего развития растут, затем остаются неизменными, после чего начинают уменьшаться и умирают,— либо с теорией, согласно которой люди сначала отстаивают свои мнения догматически, потом [начинают относиться к ним] скептически, и лишь после этого, на третьей стадии,— [воспринимают их] научно, то есть в критическом духе. Как и эти теории, диалектика допускает исключения — если только не навязывать диалектические интерпретации насильно,— и, подобно им же, не состоит ни в каком особом родстве с логикой.

Еще одна опасность, исходящая от диалектики, связана с ее туманностью. Она предельно облегчает применение диалектической интерпретации ко всякой разновидности развития и даже к тому, что не имеет никакого отношения к диалектике. Известна, например, диалектическая интерпретация, которая отождествляет пшеничное зерно с тезисом, развившееся из него растение — с антитезисом, а все зерна этого растения — с синтезом. Что такие примеры затуманивают и без того неясный смысл диалектической триады, делая ее расплывчатость просто угрожающей,— это очевидно; в какой-то момент, охарактеризовав развитие как диалектическое, мы сообщим только то, что развитие проходит определенные ступени, то есть очень немногое. Интерпретировать же этот процесс развития в том смысле, что рост растения есть отрицание зерна, которое перестает существовать, и что созревание многочисленных новых зерен есть отрицание отрицания — некое новое начало на более высоком уровне — значит просто играть словами. (Не по этой ли причине Энгельс сказал, что этот пример способен понять и ребенок?)

Стандартные примеры из области математики, приводимые диалектиками, еще хуже. Возьмем знаменитый пример, использованный Энгельсом и кратко сформулированный И. Хеккером 9, «Закон синтеза на более высоком уровне... широко применяется в математике. Отрицательная величина (— а), умноженная сама на себя, становится а2, то есть отрицание отрицания завершилось в новом синтезе». Но даже если считать а тезисом, а —а антитезисом, или отрицанием, то отрицанием отрицания является, надо думать, —(—а), то есть а, представляющее собой не синтез «на более высоком уровне», а тождество с первоначальным тезисом. Иными словами, почему синтез должен достигаться только умножением антитезиса на самое себя? Почему, например, не сложением тезиса с антитезисом (что дало бы в результате 0)? Или не умножением тезиса на антитезис (что дало бы —а2, а вовсе не а2)? И в каком смысле а2 «выше», чем а или —а? (Явно не в смысле численного превосходства, поскольку если а =1/2, то а2 = 1/4. Этот пример демонстрирует крайнюю произвольность в применении туманных идей диалектики.

Такую теорию, как логика, можно назвать «фундаментальной», указывая тем самым, что, будучи общей теорией вывода, она постоянно используется во всех науках. Можно сказать, что диалектика — насколько мы можем найти для нее разумное применение — является не фундаментальной, но просто описательной теорией. Поэтому считать диалектику частью логики почти столь же неуместно, как и считать частью логики, скажем, теорию эволюции. Только расплывчатая, метафоричная и двусмысленная манера говорить, которую мы уже подвергли критике, может привести к мысли, что диалектика является как теорией, описывающей определенные типичные процессы развития, так и фундаментальной теорией, подобной логике.

После всего сказанного, я думаю, ясно, что слово «диалектика» следует употреблять очень осторожно, а лучше всего, пожалуй, вообще его не употреблять,— ведь мы всегда можем использовать более ясную терминологию метода проб и ошибок. Исключение следует сделать только для тех случаев, где недоразумение невозможно и где мы сталкиваемся с таким развитием теорий, которое действительно полностью укладывается в диалектическую триаду.
2. Диалектика Гегеля

До сих пор я пытался обрисовать идею диалектики в том ее смысле, в котором, я надеюсь, она поддается пониманию, и моей целью было избежать несправедливого отношения к ее достоинствам. Диалектика была представлена мною как некий способ описания событий — всего лишь один из возможных способов, не существенно важный, но иногда вполне пригодный. Была выдвинута также — например, Гегелем и его школой — противоположная теория, преувеличивающая значение диалектики и угрожающе обманчивая.

Для того чтобы гегелевская диалектика стала понятной, полезно, может быть, коротко напомнить об одной главе из истории философии, на мой взгляд, не делающей философии особой чести.

Важным моментом в философии нового времени является борьба между картезианским рационализмом (главным образом, континентальным), с одной стороны, и эмпиризмом (в основном британским) — с другой. В слова, послужившие эпиграфом к моей статье, сам их автор, основатель рационалистической школы, вкладывал другой смысл, нежели я. Декарт не хотел сказать, что человеческий ум должен все подвергнуть проверке, чтобы прийти к результату, то есть к полезному решению, но хотел выразить свое критическое неприятие по отношению к тем, кто осмеливается предаваться подобным нелепостям. Основная идея его сентенции состояла в том, что настоящему философу следует тщательно избегать абсурдных и глупых идей. Чтобы постичь истину, он должен только уметь «уловить» те редкие идеи, что привлекают разум своей прозрачностью, ясностью и отчетливостью,— словом, «самоочевидные» идеи. С картезианской точки зрения мы можем строить объяснительные научные теории без всякого обращения к опыту, просто силой собственного разума, так как всякое разумное (reasonable) высказывание (то есть говорящее само за себя благодаря своей прозрачности) должно быть верным описанием фактов. Такова в общих чертах теория, которую в истории философии называют рационализмом. (Более удачным названием для нее был бы интеллектуализм.) Ее можно суммировать (используя гораздо более позднюю формулировку, принадлежащую Гегелю) в словах «все разумное действительно».

В противоположность этой теории, эмпиризм утверждает, что только опыт позволяет нам судить об истинности или ложности научной теории. Чистый разум как таковой, согласно эмпиризму, никогда не может установить истину о фактах (bactual truth): чтобы сформулировать такую истину, мы должны прибегнуть к наблюдению и эксперименту. Можно с полной уверенностью сказать, что эмпиризм, в той или иной форме, пусть даже умеренной и видоизмененной, есть единственная интерпретация научного метода, которую в наши дни можно воспринимать всерьез. Спор между рационалистами и эмпиристами всесторонне обсуждался Кантом. Кант попытался создать теорию, которую диалектик (но не сам Кант) назвал бы синтезом двух противоположных точек зрения и которая, если говорить, точнее, была видоизмененным эмпиризмом. Его главной задачей было опровержение чистого рационализма. В «Критике чистого разума» он утверждал, что область нашего знания ограничена сферой возможного опыта и что спекулятивное рассуждение за пределами этой сферы — попытка построить метафизическую систему, исходя из чистого разума,— не имеет никакого оправдания. Эта критика чистого разума была воспринята как страшный удар по надеждам почти всех континентальных философов; и все же немецкие философы пришли в себя и, отнюдь не убежденные кантовским отвержением метафизики, принялись строить новые метафизические системы, основанные на «интеллектуальной интуиции». Они пытались использовать некоторые детали Кантовой системы, надеясь тем самым уклониться от его основного удара. Развившаяся школа, называемая обычно школой немецкого идеализма, имела своей кульминацией Гегеля.

Мы должны обсудить здесь две стороны гегелевской философии,— идеализм и диалектику. В обоих случаях Гегель находился под влиянием некоторых идей Канта, но попытался пойти дальше. Чтобы понять Гегеля, мы должны показать, следовательно, как он использовал теорию Канта.

Кант исходил из факта существования науки. Он хотел объяснить этот факт, то есть ответить на вопрос «как возможна наука?», или «почему человеческое сознание (mind) способно познавать мир?», или «как наше сознание может понимать мир?». (Мы бы назвали это эпистемологической проблемой.)

Кант рассуждал примерно следующим образом. Сознание способно постигать мир или, вернее, мир, как он представляется нам, потому что этот мир не является совершенно отличным от сознания,— он подобен сознанию. Дело в том, что в процессе приобретения знания, постижения мира наше сознание, так сказать, активно усваивает весь материал, который привходит в него посредством чувств. Оно оформляет этот материал, отчеканивает на нем собственные внутренние формы или законы,— формы или законы нашего мышления. То, что мы называем природой,— мир, в котором мы живем, каким он является нам,— есть мир уже усвоенный, систематизированный нашим сознанием. И будучи, таким образом, ассимилирован сознанием, он сознанию и подобен.

Такой ответ «сознание способно постигать мир, потому что мир, как он является нам, подобен сознанию», основан на идеалистическом аргументе; ведь идеализм только и утверждает, что мир имеет что-то общее с сознанием.

Я не собираюсь предлагать доводы за или против кантовской эпистемологии и не намерен подробно обсуждать ее. Но я хочу подчеркнуть, что она безусловно не является полностью идеалистической. Как отмечает сам Кант, она представляет собой смесь, или синтез, своеобразного реализма и идеализма; ее реалистический элемент — это утверждение, что мир, как он является нам, есть некоторый материал, организованный нашим сознанием, идеалистический же — утверждение, что он есть материал, организованный нашим сознанием.

Такова довольно абстрактная, но, несомненно, оригинальная эпистемология Канта. Прежде чем перейти к Гегелю, я должен попросить читателей — моих любимых читателей, которые не являются философами и привыкли полагаться на свой здравый смысл,— не забывать об эпиграфе, предпосланном этой статье, поскольку то, что они сейчас услышат, наверное, покажется им абсурдом — и, на мой взгляд, совершенно справедливо.

Как я сказал, Гегель в своем идеализме пошел дальше Канта. Гегель тоже задавал себе эпистемологический вопрос: «почему наше сознание может постигать мир?» И вместе с другими идеалистами он отвечал: «Потому что мир подобен нашему сознанию». Но его теория была более радикальной, нежели Кантова. Он не говорил, как Кант: «Потому что сознание систематизирует или организовывает мир», а говорил, что «сознание есть мир» или еще: «разумное есть действительное; действительность и разум тождественны».

Это и называется гегелевской «философией тождества разума и действительности», или кратко: «философией тождества». Мимоходом замечу, что эпистемологическое решение Канта: «Сознание систематизирует мир» и гегелевскую философию тождества: «Сознание есть мир» исторически соединил мост — именно Фихте, с его «сознание творит мир» 10.

Гегелевская философия тождества — «разумное действительно и действительное разумно, значит, разум и действительность тождественны» — была, несомненно, попыткой восстановить рационализм на новом основании. Она позволяла философу строить некую теорию мира, исходя из чистого разума, и утверждать, что это и есть истинная теория действительного мира. Тем самым допускалось именно то, что считал невозможным Кант. Гегель, следовательно, должен был попытаться опровергнуть Кантовы доводы, направленные против метафизики. Он сделал это с помощью своей диалектики.

Чтобы понять диалектику Гегеля, мы должны снова вернуться к Канту. Стремясь избежать чрезмерно детального обсуждения, я не стану рассматривать триадичное строение кантовской таблицы категорий, хотя оно несомненно вдохновило Гегеля 11. Однако я должен упомянуть о кантовском методе опровержения рационализма. Как я отмечал ранее, Кант утверждал, что область нашего знания ограничена сферой возможного опыта и что деятельность чистого разума (pure reasoning) за пределами этой сферы лишена основания. В разделе первой «Критики», озаглавленном им «Трансцендентальная диалектика». Кант доказывал это так. Пытаясь построить теоретическую систему на основании чистого разума,— например, доказывая, что наш мир бесконечен (идея, явно выходящая за пределы возможного опыта), мы можем достичь своей цели. Однако мы обнаружим, к своему ужасу, что с помощью равноценных аргументов всегда можно доказать и прямо обратное. Иными словами, выдвигая метафизический тезис, мы всегда можем сформулировать и защитить его полный антитезис. Причем оба эти аргумента будут иметь примерно равную силу и убедительность — оба они будут казаться в равной или почти равной мере разумными. Вот почему, говорил Кант, разум обречен спорить сам с собою и сам себе противоречить, если он выходит за пределы возможного опыта.

Если бы я решил дать некую осовремененную реконструкцию или реинтерпретацию Канта, отклоняющуюся от его собственного взгляда на свою деятельность, я бы сказал, что, по Канту, метафизический принцип разумности или самоочевидности не приводит однозначно к одному и только одному результату или теории. Всегда можно привести доводы, внешне примерно равноценные, в защиту различных и даже противоположных теорий. Таким образом, если мы не прибегаем к помощи опыта, не проводим эксперимент или наблюдение, которые, по крайней мере, указали бы нам на необходимость элиминировать определенные теории, а именно те, которые, будучи внешне вполне обоснованными, противоречат наблюдаемым фактам, то мы никак не можем надеяться когда-нибудь разрешить спор соперничающих теорий.

Как же Гегель преодолел Кантово опровержение рационализма? Очень просто — он предложил не обращать внимания на противоречия. Они просто-таки неизбежны в развитии мышления и разума. Они только показывают недостаточность и неудовлетворительность теории, которая не учитывает того факта, что мышление, то есть разум, а вместе с ним (согласно философии тождества) и действительность, не есть нечто раз и навсегда установившееся, но находится в развитии, что мы живем в эволюционирующем мире. Гегель утверждает, что Кант опроверг метафизику, но не рационализм. Ибо то, что Гегель называет «метафизикой» — в противоположность «диалектике»,— есть просто такая рационалистическая система, которая не принимает во внимание эволюцию, движение, развитие, то есть пытается представить действительность стабильной, неподвижной и свободной от противоречий. Гегель в своей философии тождества приходит к выводу, что, поскольку развивается разум, должен развиваться и мир, и поскольку развитие мышления или разума является диалектическим, то и мир должен развиваться по диалектическим триадам.

Таким образом, в гегелевской диалектике мы находим следующие три элемента:

(а) Попытка обойти Кантово опровержение «догматизма» — в понимании Канта — метафизики. Это опровержение, как считает Гегель, имеет силу только для систем, которые являются метафизическими в более узком, собственно гегелевском смысле, но не для диалектического рационализма, который принимает во внимание развитие разума и потому не боится противоречий. Ускользая таким образом от Кантовой критики, Гегель пускается в крайне опасное предприятие, поскольку доказывает примерно следующее: «Кант опроверг рационализм, заявив, что тот непременно приводит к противоречиям. Допустим. Однако ясно, что этот аргумент черпает свою силу из закона противоречия: он опровергает только системы, признающие этот закон, то есть пытающиеся избавиться от противоречий. Этот аргумент не представляет угрозы для системы вроде моей, которая готова примириться с противоречиями, то есть для диалектической системы». Очевидно, что такая позиция закладывает фундамент для чрезвычайно опасной разновидности догматизма — для догматизма, которому уже не надо бояться критики. Ведь всякая критика в адрес любой теории должна основываться на методе обнаружения противоречия — в рамках самой теории или между теорией и фактами, как я сказал ранее. Поэтому гегелевский метод вытеснения Канта эффективен, но, к несчастью, слишком эффективен. Он делает систему Гегеля неуязвимой для любой критики и нападок и, таким образом, является догматическим в чрезвычайно специфическом смысле. Я назвал бы этот метод железобетонным догматизмом. (Можно отметить, что подобный же железобетонный догматизм помогает устоять зданиям и других догматических систем.)

(b) Описание развития разума в терминах диалектики — весьма правдоподобный элемент гегелевской философии. Это становится ясно, если мы вспомним, что

Гегель употребляет слово «разум» не только в субъективном смысле — для обозначения определенной умственной способности,— но и в объективном смысле — для обозначения всех видов теорий, мыслей, идей и т. д. Утверждая, что философия является наивысшим выражением деятельности разума, и говоря о развитии разума, Гегель имеет в виду главным образом развитие философского мышления. Действительно, вряд ли диалектическая триада может найти лучшее применение, чем при исследовании развития философских теорий. Поэтому не удивительно, что с наибольшим успехом Гегель применил диалектический метод в своих «Лекциях по истории философии».

Чтобы уяснить связанную с этим успехом Гегеля опасность, мы должны вспомнить, что в его время — и даже много позже — логика обычно определялась как теория разумной или мыслительной деятельности; соответственно, фундаментальные законы логики обычно назывались «законами мышления». Отсюда вполне понятно, почему Гегель, видевший в диалектике истинное описание действительного процесса рассуждения и мышления, считал своим долгом изменить логику, с тем чтобы сделать диалектику важной — если не важнейшей — частью логической теории. Для этого ему необходимо было отбросить «закон противоречия», который служил серьезным препятствием для диалектики. Здесь корень той точки зрения, согласно которой диалектика «фундаментальна», то есть может конкурировать с логикой, является усовершенствованной логикой. Я уже критиковал такое представление о диалектике; хочу только повторить, что любая разновидность логического рассуждения — будь то до или после Гегеля, в науке, математике или же в любой подлинно рациональной философии — всегда основывается на законе противоречия.

Однако если Гегель считает диалектическим такое рассуждение, которое пренебрегает законом противоречия, то он наверняка не сможет найти в науке ни одного примера подобного рассуждения. (Многочисленные примеры, приводимые диалектиками, все без исключения находятся на уровне упоминавшихся примеров Энгельса — когда он рассуждал о зерне и о том, что (—а)2 = а2,— а то и ниже.) На диалектике зиждется не научное рассуждение как таковое,— более или менее успешно описать в терминах диалектического метода можно лишь историю и развитие научных теорий. Как мы уже видели, этот факт не оправдывает характеристики диалектики как «фундаментальной», поскольку он поддается объяснению и в рамках обычной логики, в терминах метода проб и ошибок.

Главная опасность такого смешения диалектики и логики, как я уже говорил, состоит в том, что оно учит людей догматическому поведению в споре. Действительно, слишком часто приходится наблюдать, как диалектики, испытывая логические затруднения, в качестве последнего средства сообщают своим оппонентам, что их критика ошибочна, поскольку основывается на обычной логике, а не на диалектике, и что стоит им только обратиться к диалектике, как они поймут, что замеченные ими в некоторых доводах диалектиков противоречия вполне законны (а именно, законны с диалектической точки зрения).

(с) Третий элемент гегелевской диалектики основывается на философии тождества. Если разум и действительность тождественны и разум развивается диалектически (как это хорошо видно на примере развития философского мышления), то и действительность должна развиваться диалектически. Мир должен подчиняться законам диалектической логики. (Эта точка зрения была названа «панлогизмом».) Следовательно, мы должны находить в мире противоречия, которые допускаются диалектической логикой. Именно тот факт, что мир полон противоречий, еще раз разъясняет нам, что закон противоречия должен быть отброшен за негодностью. Ведь этот закон гласит, что никакое внутренне противоречивое высказывание, ни одна пара противоречащих высказываний не могут быть истинными, то есть не могут соответствовать фактам. Иными словами, этот закон предполагает, что противоречие никогда не встречается в природе, то есть в мире фактов, и что факты никак не могут противоречить друг другу. На основании философии тождества разума и действительности утверждается, что поскольку идеи противоречат друг другу, также и факты могут противоречить один другому, и что факты, как и идеи, развиваются благодаря противоречиям,— и поэтому от закона противоречия необходимо отказаться.

Однако если — отвлекшись от того, почему философия тождества (о которой я еще буду говорить) представляется мне полным абсурдом — мы повнимательнее присмотримся к так называемым противоречивым фактам, то поймем, что все предложенные диалектиками примеры выявляют одно — а именно то, что наш мир обнаруживает иногда определенную структуру, которую можно описать, пожалуй, с помощью слова «полярность». В качестве примера можно взять существование положительного и отрицательного электричества. Только склонностью к метафорам и неопределенности можно объяснить, скажем, утверждение, что положительное и отрицательное электричество противоречат друг другу. Примером настоящего противоречия могли бы послужить два предложения: «данное тело 1 ноября 1938 г. от 9 до 10 часов утра имело положительный заряд» и аналогичное предложение о том же теле, которое в тот же отрезок времени не имело положительного заряда.

Эти два предложения действительно противоречат друг другу; соответственно, противоречивым был бы и тот факт, что некое тело, как целое, в одно и то же время заряжено и положительно, и неположительно, а значит, в одно и то же время и притягивает, и не притягивает тела с отрицательным зарядом. Однако излишне говорить, что подобные противоречивые факты не существуют. (Углубленный анализ мог бы показать, что несуществование таких фактов не является законом, родственным законам физики, а основывается на логике, то есть на правилах употребления научного языка.)

Итак, налицо три момента: (а) диалектическая оппозиция антирационализму Канта и, следовательно, восстановление рационализма на основе «железобетонного» догматизма; (b) включение диалектики в состав логики, основанное на двусмысленности таких выражений, как «разум», «законы мышления» и так далее; (с) применение диалектики к «миру в целом», основанное на гегелевском панлогизме и философии тождества. Эти три момента являются, на мой взгляд, основными элементами гегелевской диалектики.

Прежде чем перейти к описанию судьбы диалектики после Гегеля, я хотел бы высказать свое личное мнение о гегелевской философии и особенно о философии тождества. Я думаю, что она представляет собой наихудшую из всех тех абсурдных и невероятных философских теорий, какие имел в виду Декарт в словах, которые я выбрал эпиграфом к данной статье. Беда не только в том, что философия тождества предлагается нам без малейшего намека на серьезное доказательство; даже сама проблема, ради решения которой была придумана эта философия,— а именно «каким образом наше сознание постигает мир?» — на мой взгляд, так и не была отчетливо сформулирована. И идеалистический ответ, который в разных вариациях исполнялся философами-идеалистами, а по существу оставался одним и тем же,— «потому, что мир подобен сознанию»,— является лишь видимостью ответа. Мы ясно поймем это, стоит нам только рассмотреть какой-либо аналогичный аргумент, скажем: «почему это зеркало может отражать мое лицо?» — «потому, что оно похоже на мое лицо». Хотя полная негодность такого рода аргумента очевидна, его все повторяют и повторяют. Например, Джинc (Jeans), уже в наше время, сформулировал его приблизительно так: «почему математика .способна объяснить мир?» — «потому, что мир подобен математике». Он доказывает, таким образом, что действительность имеет ту же природу, что и математика — что мир есть математическое мышление (а потому идеален). Это аргумент явно не более здравый, нежели следующий: «почему язык может описывать мир?» — «потому, что мир подобен языку — он лингвистичен», и далее: «почему английский язык может описывать мир?» — «потому, что мир устроен по-английски». Что этот последний аргумент действительно аналогичен ходу мысли Джинса, легко понять, если признать, что математическое описание мира есть просто определенный способ описания мира и ничего более и что математика обеспечивает нас лишь средствами описания — чрезвычайно богатым языком.

Пожалуй, легче всего показать это с помощью тривиального примера. Есть примитивные языки, в которых числа не используются, а идеи чисел передаются с помощью особых выражений для единицы, двойки и т. д. Ясно, что такой язык не способен описывать более сложные отношения между определенными группами предметов, которые легко описать с помощью числовых выражений «три», «четыре», «пять» и так далее. В рамках такого языка можно сказать, что у А много овец, причем больше, чем у В, но нельзя — что у А — 9 овец, что на 5 овец больше, чем у В. Иными словами, математические символы вводятся в язык, для того чтобы можно было описывать определенные достаточно сложные отношения, которые невозможно описать по-другому; язык, содержащий арифметику натуральных чисел, просто богаче, чем язык, не располагающий соответствующими символами. Из факта, что описание мира требует языка математики, о природе мира можно заключить лишь то, что миру присуща определенная степень сложности: в нем налицо определенные отношения, которые нельзя описать с помощью слишком примитивных инструментов описания.

3. Диалектика после Гегеля

Та мысль, что факты или события могут противоречить друг другу, кажется мне образцом неразумия.
Дэвид Гилберт

Гегелевскую философию тождества разума и действительности иногда характеризуют как (абсолютный) идеализм, поскольку она утверждает, что действительность подобна сознанию или разуму. Но ясно, что диалектическую философию тождества легко перевернуть, с тем чтобы она стала разновидностью материализма. Сторонники последнего доказывали бы, что действительность носит по существу материальный или физический характер, каковой ее и считает обычный человек, а под словами, что действительность тождественна разуму или сознанию, они подразумевали бы, что сознание тоже есть явление материальное или физическое — или, желая быть менее радикальными,— что если сознание и отличается от действительности, то несущественно.

Такого рода материализм можно рассматривать как возрождение некоторых сторон картезианства, претерпевшего изменение под влиянием диалектики. Однако отказавшись от своей первоначальной идеалистической основы, диалектика утрачивает всякое правдоподобие и понятность. Вспомним, что лучшим доводом в защиту диалектики является ее применимость к развитию мышления, особенно философского мышления. Здесь же мы сталкиваемся с прямым утверждением, что физическая реальность развивается диалектически,— с утверждением крайне догматическим, настолько мало подкрепленным наукой, что материалистические диалектики вынуждены очень широко использовать тот вышеупомянутый опасный метод, который отметает всякую критику как недиалектическую. Таким образом, диалектический материализм согласуется с пунктами (а) и (b), о которых мы говорили ранее, но значительно изменяет (с), причем на мой взгляд без всякой пользы для диалектики. Выражая такое мнение, хочу подчеркнуть, что, хотя я не назвал бы себя материалистом, моя критика не направлена против материализма, который я лично, пожалуй, предпочел бы идеализму, если бы мне пришлось выбирать (к счастью, необходимости такого , выбора нет). Именно соединение диалектики и материализма кажется мне даже худшим, чем диалектический идеализм.

Мои замечания относятся в особенности к «диалектическому материализму», разработанному Марксом. Материалистический элемент этой теории сравнительно легко переформулировать так, чтобы серьезные претензии к нему стали невозможными. Насколько я понимаю, суть дела сводится к следующему. Нет никакого основания думать, будто естественные науки могут развиваться на базе свойственного людям здравого, реалистического мировоззрения, социальные же науки нуждаются в идеалистической посылке, вроде той, что была предложена Гегелем. Подобное предположение нередко высказывалось во времена Маркса, поскольку тогда казалось, что Гегель своей идеалистической теорией государства значительно повлиял на социальные науки, и даже развил их, тогда как бесплодность его естественнонаучных взглядов была, по крайней мере для естествоиспытателей, совершенно очевидна 12. Я думаю, что мы правильно проинтерпретируем идеи Маркса и Энгельса, если скажем, что одним из главных оснований их материализма было стремление опровергнуть любую теорию, которая утверждает, ссылаясь на рациональную или духовную природу человека, что социология должна основываться на идеалистической или спиритуалистической посылке или на анализе разума. В противовес подобным теориям они подчеркивали материальную сторону человеческой природы, выражающуюся, например, в потребности людей в пище и других материальных благах, и ее важность для социологии.

Это совершенно здравый подход, и я думаю, что данное положение Маркса действительно важно и сохраняет свое значение и в наши дни. Маркс научил нас тому, что даже развитие идей нельзя понять до конца, если трактовать историю идей — хотя такое толкование часто имеет большие достоинства — не принимая во внимание условия их возникновения и жизненную ситуацию их создателей, где экономическая сторона чрезвычайно важна. Тем не менее я лично считаю, что Марксов экономизм — настойчивое утверждение им экономических предпосылок в качестве последнего основания любого развития — является ошибочным и фактически несостоятельным. На мой взгляд, социальный опыт ясно показывает, что при определенных обстоятельствах влияние идей (возможно, поддержанных пропагандой) может перевесить и вытеснить влияние экономических сил. Кроме того, если мы считаем, что невозможно полностью понять интеллектуальное развитие, не поняв его экономической подоплеки, то по меньшей мере равно невозможно понять экономическое развитие, не принимая во внимание, например, развитие научных или религиозных идей.

Что касается первого момента, то мы должны помнить, что Гегель был одним из изобретателей исторического метода — основателем целой школы мыслителей, которые считали, что описание истории развития является его причинным объяснением. Они были убеждены, например, что можно объяснить определенные социальные институты, если показать, каким образом они медленно вырабатывались человечеством. В наши дни часто признают, что значение исторического метода для социальной теории было значительно завышено, однако вера в этот метод никоим образом не иссякла. Я пытался критически проанализировать данный метод в другом месте (специально посвятив ему свою книгу «Нищета историцизма»). Здесь же я хотел бы подчеркнуть, что Марксова социология заимствовала у Гегеля не только ту мысль, что метод социологии должен быть историческим и что социология, так же как история, должна стать теорией социального развития, но и тезис о необходимости объяснять это развитие в диалектических терминах. Для Гегеля история была историей идей. Маркс отбросил идеализм, но сохранил гегелевское учение, согласно которому движущими силами исторического развития являются диалектические «противоречия», «отрицания» и «отрицания отрицаний». В данном отношении Маркс и Энгельс шли за Гегелем след в след, и это можно доказать текстуально. Гегель в «Энциклопедии философских наук» (часть 1 гл. VI) описывает диалектику как «универсальную и неотразимую мощь, пред которой ничто не может устоять, сколь бы надежным и стабильным оно себя ни мнило». В этом же духе пишет и Энгельс («Анти-Дюринг», часть 1, «Диалектика: отрицание отрицания»): «Итак, что же такое отрицание отрицания? Чрезвычайно общий ... закон развития природы, истории и мышления, закон, который ... имеет силу в животном и растительном царстве, в геологии, математике, истории и философии».

По Марксу, главная задача социологии — показать, как диалектические силы действуют в истории, и таким образом предсказать ход истории; или, как он говорит в предисловии к «Капиталу», «конечная цель моего труда состоит в том, чтобы раскрыть экономический закон движения современного общества». И этот диалектический закон движения, отрицание отрицания, лежит в основе Марксова пророчества о неминуемом конце капитализма («Капитал», I гл. XXIV):

«Капиталистический способ производства ... есть первое отрицание ... Но капитализм, с неумолимостью закона Природы, порождает свое собственное отрицание. Это есть отрицание отрицания».

Пророчество, конечно же, не должно быть обязательно ненаучным, о чем свидетельствуют предсказания затмений и других астрономических событий. Однако гегелевская диалектика, включая ee материалистическую версию, не может служить надежным основанием для научных прогнозов. («Но все предсказания Маркса оказались правильными»,— обычно отвечают марксисты. Отнюдь нет. Из множества примеров возьмем только один. В «Капитале» сразу же после процитированного отрывка Маркс сказал, что процесс перехода от капитализма к социализму естественно будет несравненно менее «затяжным, насильственным и трудным», чем промышленная революция, и в примечании подкрепил свой прогноз, сославшись на «нерешительную и не оказывающую сопротивления буржуазию». Мало кто из современных нам марксистов решится сказать, что эти предсказания были удачными.) Таким образом, основывающиеся на диалектике прогнозы иногда будут правильными, а иногда — неправильными. В последнем случае, очевидно, возникает непредвиденная ситуация. Однако диалектика настолько расплывчата и растяжима,* что может истолковать и разъяснить эту непредвиденную ситуацию так же замечательно, как и ту ситуацию, которая была предсказана ею, однако так и не осуществилась. Любое развитие можно подогнать под диалектическую схему, и диалектик может не опасаться опровержения будущим опытом 13. Как уже упоминалось, ошибочен не просто диалектический подход, ошибочна сама мысль о теории исторического развития,— представление, согласно которому целью научной социологии являются крупномасштабные исторические прогнозы. Однако в данной статье мы не рассматриваем эту тему подробно.

Против этой мысли, собственно, нечего возразить — хотя я лично думаю, что диалектическое описание развития науки не всегда применимо без насилия над фактами и что лучше описывать развитие науки менее амбициозным и расплывчатым образом, например, в терминах теории проб и ошибок. Я готов допустить, впрочем, что это мое замечание не имеет большого значения. Реальность, однако, такова, что Марксов прогрессивный и антидогматический взгляд на науку на деле никогда не проводился ортодоксальными марксистами. Прогрессивная, антидогматическая наука критична, в критике — сама ее жизнь. Но марксисты никогда не отличались терпимостью к критике марксизма, диалектического материализма.

Гегель полагал, что философия развивается и что его система, однако, должна оставаться последней, наивысшей и вечно непревзойденной стадией развития. Марксисты переняли эту установку, распространив ее на систему Маркса. Поэтому антидогматическая установка Маркса проводится только в теории, а не в практике ортодоксального марксизма, диалектика же используется марксистами, по примеру энгельсовского «Анти-Дюринга», главным образом в апологетических целях — для защиты марксизма от критики. Как правило, критиков хулят за неумение понять диалектику — эту пролетарскую науку — или за предательство. Благодаря диалектике антидогматическая установка была оставлена и марксизм утвердился как догматизм, и догматизм достаточно гибкий, чтобы с помощью диалектического метода уклониться от всякой животворной критики. Таким образом он превратился в то, что я назвал железобетонным догматизмом.

Однако для развития науки нет большего препятствия, чем такого рода догматизм. Не может быть развития науки без свободного соревнования мыслей,— такова сущность антидогматического подхода, когда-то столь решительно отстаиваемого Марксом и Энгельсом. Вообще говоря, свободное соревнование научных идей невозможно без свободы мышления как такового.

Таким образом, диалектика сослужила дурную службу не только для развития философии, но и для развития политической теории. Нам легче будет понять эту ее несчастливую роль, если мы постараемся разобраться в том, каким образом сформировалась политическая теория Маркса. Рассмотрим ситуацию в целом. Маркс, прогрессивно, эволюционно и даже революционно мыслящий молодой человек, попал под влияние Гегеля, знаменитейшего немецкого философа. Гегель был представителем прусской реакции. Он использовал свой принцип тождества разума и действительности для поддержки существующих властей — ведь то, что существует, разумно — и для защиты идеи Абсолютного Государства (которая теперь называется тоталитаризмом). Маркс, восхищавшийся Гегелем, но имевший совершенно другой политический темперамент, нуждался в философии, которая могла бы обосновать его политические взгляды. Можно представить себе охватившее его ликование, когда он понял, что гегелевскую диалектическую философию легко повернуть против ее творца — что диалектика подходит скорее для революционной политической теории, чем для консервативной и апологетической. Кроме того, диалектика прекрасно отвечала его потребности в теории, которая была бы не просто революционной, но и оптимистической — предсказывала бы прогресс на том основании, что каждый следующий шаг есть шаг вперед.

Это открытие, неотразимо притягательное для последователя Гегеля и в эру господства Гегеля, теперь, вместе с гегельянством, полностью утратило значение и едва ли может считаться чем-то большим, нежели умный tour de force блестящего молодого студента, обнаружившего спекулятивную слабость незаслуженно прославленного учителя. Однако же это открытие Маркса стало теоретическим основанием так называемого научного марксизма. И оно способствовало превращению марксизма в догматическую систему, поскольку препятствовало тому научному развитию, на которое, возможно, марксизм был способен. Поэтому марксизм сохранял догматическую установку десятилетиями, повторяя своим оппонентам в точности те доводы, которые с самого начала использовали его основатели. И печально и поучительно наблюдать, как нынешний ортодоксальный марксизм официально рекомендует в качестве основы научной методологии гегелевскую «Логику» — не просто устаревшую, но представляющую собой типичный образец донаучного и даже дологического мышления. Это хуже, чем пропагандировать Архимедову механику в качестве основы для современного инженерного дела.

Все развитие диалектики должно предостерегать нас против опасностей, неотделимых от философского системосозидания. Оно напоминает нам, что философия не должна быть основанием для каких бы то ни было научных систем и что философам следует быть гораздо скромнее в своих притязаниях. Было бы чрезвычайно полезно, если бы они обратились к исследованию критических методов науки.
Эрик
Автор темы
Аватара
Сообщения: 697
Темы: 43
Зарегистрирован: Чт, 1 февраля 2007
С нами: 17 лет 1 месяц

Re: Что такое диалектика или о железнобетонном догматизме ...

#2 drovosek » Ср, 18 февраля 2009, 1:21

Эрик
Вообще-то был удивлён, встретив на религиозном по сути форуме апологетику материализму и рационализму...
Но нет худа без добра (во, уже диалектика!) - нашёл каким могло бы быть вступление к «К/К-ПЕРЕХОДУ» ПРЕДЧИНА: практически дословным вступлением Гегеля к «НАУКЕ ЛОГИКИ». :grin:

Но по существу претензии.

Конечно, писать статью типа «Анти-Поппер» не собираюсь . Долго и не актуально. Если допустимо, то ответ представлю в виде прямых ссылок на первоисточник – Гегеля.
Не очень литературно, но относительно быстро. Правда, тут нужно одно предупреждение. Гегелевский стиль изложения достаточно тяжёл для восприятия. В том числе и потому, что он, образно говоря, как бы «передвигает горы», и чтобы успевать за ним, приходится напрягаться. Читающий Гегеля должен быть готов к этому.

Предварю коротким замечанием о предмете спора.
Поппер - материалист, рационалист и в итоге антропоцентрист, выражает мировоззрение либеральной части западного интеллектуального сообщества. Поэтому его отношение к идеалисту и апологету иерархии (империалисту и государственнику) Гегелю, глубоко антипатичное. Вплоть до прямых подтасовок. Что и демонстрирует приведённая статья. Это как ожидать объективности от Новодворской при анализе коммунистической идеологии.

Поппер отрицает существование идеальной составляющей мира и явлений в нём. За высшее проявление мира признаётся рассудок, коим наделён только человек. В итоге мир Поппера есть бесконечная плоскость, по сути своей функционально однослойная. И эта однослойность экстраполируется им на все явления мира. В том числе и на науку. Что выражается в полагании подлинности науки и всякого тезиса только если её/его можно опровергнуть в рамках этого же слоя.
Гегель идеалист. Последовательный и объективный. Т.е для Гегеля мир не плоский, а как минимум двусоставный: идеальная составляющая – абсолютный дух и проявленная составляющая – манифестации этого Абсолютного духа. Соответственно и разум понимается Гегелем как исходно Абсолютный разум, Логос в его смысле как первоначала, первоосновы, наконец, ипостаси Троицы. И только вторично, в его ограниченном виде - как рассудок.
Далее следуют цитаты из Поппера и Гегеля. Красным я взял на себя смелость акцентировать наиболее важное для текущего робсуждения.
ПОППЕР писал(а):Прежде чем перейти к Гегелю, я должен попросить читателей — моих любимых читателей, которые не являются философами и привыкли полагаться на свой здравый смысл — не забывать об эпиграфе, предпосланном этой статье, поскольку то, что они сейчас услышат, наверное, покажется им абсурдом — и, на мой взгляд, совершенно справедливо.

Как я сказал, Гегель в своем идеализме пошел дальше Канта. Гегель тоже задавал себе эпистемологический вопрос: «почему наше сознание может постигать мир?» И вместе с другими идеалистами он отвечал: «Потому что мир подобен нашему сознанию». Но его теория была более радикальной, нежели Кантова. Он не говорил, как Кант: «Потому что сознание систематизирует или организовывает мир», а говорил, что «сознание есть мир» или еще: «разумное есть действительное; действительность и разум тождественны ».

Это и называется гегелевской «философией тождества разума и действительности», или кратко: «философией тождества». Мимоходом замечу, что эпистемологическое решение Канта: «Сознание систематизирует мир» и гегелевскую философию тождества: «Сознание есть мир» исторически соединил мост — именно Фихте, с его «сознание творит мир» .

Гегелевская философия тождества — «разумное действительно и действительное разумно, значит, разум и действительность тождественны» — была, несомненно, попыткой восстановить рационализм на новом основании. Она позволяла философу строить некую теорию мира, исходя из чистого разума, и утверждать, что это и есть истинная теория действительного мира. Тем самым допускалось именно то, что считал невозможным Кант. Гегель, следовательно, должен был попытаться опровергнуть Кантовы доводы, направленные против метафизики. Он сделал это с помощью своей диалектики.

Для материалиста этот вывод есть пример абсурдности и ложности. Но Гегель говорит об ИДЕАЛЬНОМ . И чётко разделяет Абсолютный разум и обыденный здравый смысл присущий рассудку. Потому Абсолютный разум действительно неотделим от Абсолютного бытия.

Вот что об этом пишет Гегель (Энциклопедия философских наук часть 1. § 6 ):

ГЕГЕЛЬ писал(а):С другой стороны, столь же важно, чтобы, философия уразумела, что ее содержание есть не что иное, как то содержание, которое первоначально порождено и ныне еще порождается в области живого духа, образуя мир, внешний и внутренний мир сознания, иначе говоря, что ее содержанием служит действительность. Ближайшее сознание этого содержания мы называем опытом. Вдумчивое рассмотрение мира уже различает между тем, что в обширном царстве внешнего и внутреннего наличного бытия представляет собой лишь преходящее и незначительное, лишь явление, и тем, что в себе поистине заслуживает название действительности. Так как философия лишь по форме отличается от других видов осознания этого содержания, то необходимо, чтобы она согласовалась с действительностью и опытом. Можно даже рассматривать эту согласованность по меньшей мере в качестве внешнего пробного камня истинности философского учения, тогда как высшей конечной целью науки является порождаемое знанием этой согласованности примирение самосознательного разума с сущим разумом, с действительностью.
Примечание. В предисловии к моей «Философии права» имеются следующие положения:
Что разумно, то действительно,
и что действительно, то разумно.

Эти простые положения многим показались странными и подверглись нападкам даже со стороны тех, кто считает бесспорной свою осведомленность в философии и, уж само собой разумеется, также в религии. Ссылаться в этом отношении на религию излишне, так как в ее учении о божественном миропорядке вполне определенно содержатся эти положения. Что же касается их философского смысла, то мы имели право предполагать, что критики настолько образованны, чтобы знать не только то, что бог действителен, что он есть наидействительнейшее, что он один только истинно действителен, но в отношении формальной стороны этих положений также и то, что наличное бытие (Dasein) представляет собой частью явление и лишь частью действительность. B повседневной жизни называют действительностью всякую причуду, заблуждение, зло и тому подобное, равно как и всякое существование, как бы оно ни было превратно и преходяще. Но человек, обладающий хотя бы обыденным чувством языка, не согласится с тем, что случайное существование заслуживает громкого названия действительного; случайное есть существование, обладающее не большей ценностью, чем возможное, которое одинаково могло бы и быть и не быть.
Когда я говорил о действительности, то в обязанность критиков входило подумать, в каком смысле я употребляю это выражение, так как в подробно написанной «Логике» я рассматриваю также и действительность и отличаю ее не только от случайного, которое ведь тоже обладает существованием, но также и от наличного бытия, существования и других определений.

Далее я сам пободаюсь с Поппером. Ссылатться на Гегеля пробывал. Неудобочитаемо. Попробую своими словами.

Поппер писал(а): Метод, с помощью которого пытаются решить все проблемы, обычно один и тот же,— это метод проб и ошибок. Этот же метод, по сути дела, используется и организмами в процессе адаптации. Ясно, что его успешность в огромной степени зависит от количества и разнообразия проб: чем больше мы делаем попыток, тем более вероятно, что одна из них окажется удачной.

Это даже не бихевиоризм, а «компьтеризм» какой-то. (По подобию механицизма , но с учётом перехода от механики к методам кибернетики). Т.е. тупое перебирание попыток, подобное перебору комбинаций в компьютере.
И ЭТО выставляется шагом вперёд против «устаревшей» диалектики, которая предлагает смотреть на ситуацию с позиции объемлющей все варианты, дабы выбрать преимущественный.

Поппер писал(а):Едва ли можно сомневаться в том, что диалектическая триада (тезис – антитезис – синтез) хорошо описывает определенные ступени в истории мышления, особенно в развитии идей, теорий и социальных движений, опирающихся на идеи или теории. Такое диалектическое развитие можно «разъяснить», если показать, что оно происходит в соответствии с методом проб и ошибок, который мы обсуждали ранее. Однако следует отметить, что диалектическое развитие не является полным эквивалентом описанного нами развития теории посредством проб и ошибок. Рассматривая метод проб и ошибок, мы имели в виду только идею и критику в ее адрес, или, используя терминологию диалектиков, борьбу между тезисом и антитезисом; мы не принимали во внимание дальнейшее развитие, не предполагали, что борьба между тезисом и антитезисом должна закончиться неким синтезом. Мы имели в виду, скорее, что борьба между идеей и ее опровержением, или между тезисом и антитезисом, приведет к элиминации тезиса (или, возможно, антитезиса), если он окажется неудовлетворительным, и что соревнование теорий должно завершиться принятием новых теорий, если, конечно, для испытания предлагается достаточно большое их число.

Пример, когда телегу поставили впереди лошади. В силу изначально априорного для Поппера положения о не существовании идеального, оценка всего и вся производится, образно говоря «снизу – вверх». При таком подходе что первое – то и главное. В данном случае первое – это метод проб и ошибок, диалектика при этом подходе вторична.
А дальше повтор уже сказанного – движение вперёд методом перебора вариантов.
Поппер писал(а):Таким образом, можно сказать, что интерпретация в терминах метода проб и ошибок является несколько более гибкой, чем интерпретация в терминах диалектики. Она не ограничивается ситуацией, где предлагается начинать с одного-единственного тезиса, и потому с легкостью находит применение там, где с самого начала выдвигается несколько тезисов, независимых друг от друга и не обязательно противоположных

Если смотреть снизу – то так и есть. Диалектика предполагает изначальное ограничение путей, а метод перебора – бесконечен. Потому как диалектика устанавливает иерархическое соподчинение, а перебор есть сопоставление равных. И конечно последний путь куда как «гибок». Только является ли признаком разума такая «гибкость»?

Поппер писал(а):Верно заметив, таким образом, что противоречия — особенно, конечно, противоречия между тезисом и антитезисом, которые «создают» прогресс в форме синтеза,— чрезвычайно плодотворны и действительно являются движущей силой любого прогресса в мышлении, диалектики делают вывод — как мы увидим, неверный,— что нет нужды избегать столь плодотворных противоречий. Они даже утверждают, что противоречий вообще нельзя избежать, поскольку они встречаются в мире всегда и повсюду.

Данное утверждение равносильно покушению на так называемый закон противоречия (или, более полно, закон исключения противоречий) традиционной логики, который гласит, что два противоречащих друг другу утверждения не могут быть истинными одновременно или что утверждение, представляющее собой конъюнкцию двух противоречащих утверждений, всегда должно отвергаться как ложное исходя из чисто логических оснований. Ссылаясь на плодотворность противоречий, диалектики заявляют, что от этого закона традиционной логики следует отказаться. Они заявляют, что диалектика приводит тем самым к новой логике — диалектической логике. Диалектика, которую я до сих пор характеризовал как принадлежащую исключительно к области истории (as a merely historical doctrine) — как теорию исторического развития мышления,— оказывается в результате совсем другим учением: она оказывается одновременно и логической теорией, и — как мы скоро увидим — общей теорией мира.

Почему такой испуг? А потому. Что при последовательном проведении диалектических рассуждений рассуждающий неизбежно приходит к выводу о присутствии идеальной первоосновы мира. Неважно как её называть «Богом». Абсолютным духом, Единым. Т.е. к тому, что категорически отрицается материалистом Поппером. Вот к слову, что погубило Советский Союз – так это попытка построить системное мировоззрение на основе оскоплённой диалектики Гегеля. Увы, евнухи могут только охранять чужых жён. Продлить себя в истории они не могут.

Поппер писал(а):Диалектики говорят, что противоречия плодотворны и способствуют прогрессу, и мы согласились, что в каком-то смысле это верно. Верно, однако, только до тех пор, пока мы полны решимости не терпеть противоречий и изменять любую теорию, которая их содержит,— другими словами — никогда не мириться с противоречиями. Только благодаря этой нашей решимости критика, то есть выявление противоречий, побуждает нас к изменению теорий и тем самым — к прогрессу.

Нельзя не подчеркнуть со всей серьезностью, что стоит нам только изменить эту установку и примириться с противоречиями, как они утратят всякую плодотворность. Они больше не будут способствовать интеллектуальному прогрессу. Действительно, если мы готовы мириться с противоречиями, то никакие противоречия, выявляемые в наших теориях, уже не заставят нас изменить последние. Другими словами, в этом случае всякая критика (то есть выявление противоречий) утратит силу. Критику будут встречать словами: «А почему бы и нет?», а то и восторженным «Вот они!», то есть все сведется к приветствованию замеченных противоречий.
А тут уж полный простор для обращения к практики «[s]Диалектики[/s] Диагностики кармы»!
Не мириться со злом, либо свет – либо тьма; Бог или Сатана… Догматизм цветёт пышным цветом. И напротив, вся критика ДК касаемая «кармической» составляющей сводится к приведённым Поппером тезисам – примиренчество, пораженчество… и прочие синонимы отступления перед лицом «Зла». Вы не видите здесь прямого подобия американской внешней политики? А если поглубже копнуть, то засветятся догматы иудаизма. В общем (это уже про ДК) – вылезает теистическая составляющая концепции СНЛ.

Поппер писал(а):Единственной «силой», движущей диалектическое развитие, является, таким образом, наша решимость не мириться с противоречиями между тезисом и антитезисом. Вовсе не таинственная сила, заключенная в этих двух идеях, не загадочное напряжение, якобы существующее между ними, способствуют развитию, а исключительно наша решимость не признавать противоречий заставляет нас искать какую-то новую точку зрения, позволяющую избежать противоречий. И это совершенно оправданная решимость.

Ну теперь-то Вы узнали «западный» подход к решению проблем?

Поппер писал(а):если бы человек примирился с противоречием, то ему пришлось бы отказаться от всякой научной активности, что означало бы полный крах науки. Это можно сделать, доказав, что в случае признания двух противоречащих друг другу высказываний придется признать какое угодно высказывание: ведь из пары противоречащих высказываний можно с полным правом вывести все что угодно.

Это уже полный подлог. Либо слепота человека, который не способен воспринять 3-мерную конструкцию, с пеной у рта доказывая что мир плоский. Тут изначальная установка на «плоскость мира» важнее каких-либо доводов. Смысл диалектики в ПЕРЕХОДЕ на следующий уровень, а не топтание на прежнем. В диалектике возврата нет. Противоречия «снимаются» (если по Гегелю), интегрируются, выступают как неотъемлемые части НОВОГО ЦЕЛОГО.

Далее Попеер обращается к эквилибристике плоскостной логики, против которой выступал ещё Гегель. И которую считал устаревшей, ибо неполной. Оставлю её на любителей софизмов.

Поппер писал(а):я думаю, ясно, что слово «диалектика» следует употреблять очень осторожно, а лучше всего, пожалуй, вообще его не употреблять,— ведь мы всегда можем использовать более ясную терминологию метода проб и ошибок. Исключение следует сделать только для тех случаев, где недоразумение невозможно и где мы сталкиваемся с таким развитием теорий, которое действительно полностью укладывается в диалектическую триаду.

Показательно, что диалектика вмещает в себя «теорию проб и ошибок» видя в ней первую ступень своей структуру. А вот сама «теория проб и ошибок» объять диалектику не может. Она может её только отрицать. Потому и такой вынужденный экивок в сторону неопровержимых фактов.
Далее о споре кто прав: идеалисты или сторонники чувственного опыта. Довольно странно читать возражения Гегеля в адрес тех его критиков, что через сто лет будут пытаться задать вопросы, на которые Гегель уже ответил. С примерами, над которыми, опят же иронизировал сам Гегель.

Поппер писал(а):Главная опасность такого смешения диалектики и логики, как я уже говорил, состоит в том, что оно учит людей догматическому поведению в споре. Действительно, слишком часто приходится наблюдать, как диалектики, испытывая логические затруднения, в качестве последнего средства сообщают своим оппонентам, что их критика ошибочна, поскольку основывается на обычной логике, а не на диалектике, и что стоит им только обратиться к диалектике, как они поймут, что замеченные ими в некоторых доводах диалектиков противоречия вполне законны (а именно, законны с диалектической точки зрения).

Если кто-либо не видит в этом утверждении догматизма самого автора, то остаётся только развести руками :grin:

Поппер писал(а):Третий элемент гегелевской диалектики основывается на философии тождества. Если разум и действительность тождественны и разум развивается диалектически (как это хорошо видно на примере развития философского мышления), то и действительность должна развиваться диалектически. Мир должен подчиняться законам диалектической логики. (Эта точка зрения была названа «панлогизмом».) Следовательно, мы должны находить в мире противоречия, которые допускаются диалектической логикой. Именно тот факт, что мир полон противоречий, еще раз разъясняет нам, что закон противоречия должен быть отброшен за негодностью. Ведь этот закон гласит, что никакое внутренне противоречивое высказывание, ни одна пара противоречащих высказываний не могут быть истинными, то есть не могут соответствовать фактам. Иными словами, этот закон предполагает, что противоречие никогда не встречается в природе, то есть в мире фактов, и что факты никак не могут противоречить друг другу. На основании философии тождества разума и действительности утверждается, что поскольку идеи противоречат друг другу, также и факты могут противоречить один другому, и что факты, как и идеи, развиваются благодаря противоречиям,— и поэтому от закона противоречия необходимо отказаться.

Диалектика стоит на противоречиях, а ей инкриминируется не принятие противоречий… Т.е. берётся вывод из «плоской» логики, прикладывается к диалектике и говориться: не совпадает. Долой диалектику. Логика, однако…

Поппер писал(а):Прежде чем перейти к описанию судьбы диалектики после Гегеля, я хотел бы высказать свое личное мнение о гегелевской философии и особенно о философии тождества. Я думаю, что она представляет собой наихудшую из всех тех абсурдных и невероятных философских теорий, какие имел в виду Декарт в словах, которые я выбрал эпиграфом к данной статье. Беда не только в том, что философия тождества предлагается нам без малейшего намека на серьезное доказательство; даже сама проблема, ради решения которой была придумана эта философия,— а именно «каким образом наше сознание постигает мир?» — на мой взгляд, так и не была отчетливо сформулирована. И идеалистический ответ, который в разных вариациях исполнялся философами-идеалистами, а по существу оставался одним и тем же,— «потому, что мир подобен сознанию»,— является лишь видимостью ответа. Мы ясно поймем это, стоит нам только рассмотреть какой-либо аналогичный аргумент, скажем: «почему это зеркало может отражать мое лицо?» — «потому, что оно похоже на мое лицо». Хотя полная негодность такого рода аргумента очевидна, его все повторяют и повторяют.

«Мир подобен сознанию» БОГА, а не человека. И не подобен, а есть проявление его в виде Логоса. Уж если говорить в терминах идеализма. Потому аргумент с зеркалом воистину негоден. Ибо если понимать под «зеркалом» Бога, то наше «отражение» есть только потому, что оно есть у Бога. Не будь этого первообраза – не будет и того, кто бы смог отразиться.

Далее рассуждения о « классовом враге» - Марксе.
Не в качестве полемики. А для иллюстрации. Особенно в рамках развивающегося экономического кризиса. :grin:
Поппер писал(а):Тем не менее я лично считаю, что Марксов экономизм — настойчивое утверждение им экономических предпосылок в качестве последнего основания любого развития — является ошибочным и фактически несостоятельным. На мой взгляд, социальный опыт ясно показывает, что при определенных обстоятельствах влияние идей (возможно, поддержанных пропагандой) может перевесить и вытеснить влияние экономических сил
И снова о диалектике
Поппер писал(а):Поэтому антидогматическая установка Маркса проводится только в теории, а не в практике ортодоксального марксизма, диалектика же используется марксистами, по примеру энгельсовского «Анти-Дюринга», главным образом в апологетических целях — для защиты марксизма от критики. Как правило, критиков хулят за неумение понять диалектику — эту пролетарскую науку — или за предательство. Благодаря диалектике антидогматическая установка была оставлена и марксизм утвердился как догматизм, и догматизм достаточно гибкий, чтобы с помощью диалектического метода уклониться от всякой животворной критики. Таким образом он превратился в то, что я назвал железобетонным догматизмом.

Однако для развития науки нет большего препятствия, чем такого рода догматизм. Не может быть развития науки без свободного соревнования мыслей,— такова сущность антидогматического подхода, когда-то столь решительно отстаиваемого Марксом и Энгельсом. Вообще говоря, свободное соревнование научных идей невозможно без свободы мышления как такового.
Получается забавная вещь: Поппер ставит в вину материалистическим продолжателям Гегеля то, что они переняли по сути своей попперовский подход к диалектике. Опередили так сказать Поппера. А тот теперь как унтерофицерская вдова себя же и сечёт.

Поппер писал(а):Все развитие диалектики должно предостерегать нас против опасностей, неотделимых от философского системосозидания. Оно напоминает нам, что философия не должна быть основанием для каких бы то ни было научных систем и что философам следует быть гораздо скромнее в своих притязаниях. Было бы чрезвычайно полезно, если бы они обратились к исследованию критических методов науки.

Прямо бальзам на раны: читаешь как родного дьяка Кураева или кого-либо из «Василь и Ко».
А смысл прост: до вас и за вас всё уже сделали.
И в заключение отрывок из Гегеля:
ГЕГЕЛЬ писал(а):Относительно спекулятивного мышления
Спойлер
Спекулятивное, или положительно-разумное, постигает единство определений в их противоположности, то утвердительное, которое содержится в их разрешении и переходе.
мы должны ещё заметить, что под этим выражением следует понимать то же самое, что раньше применительно в основном к религиозному сознанию и его содержанию называлось мистическим. Когда в наше время говорят о мистике, то, как правило, употребляют это слово в смысле таинственного и непонятного, и в зависимости от полученного образования и образу мыслей одни смотрят на это таинственное и непонятное как на нечто подлинное и истинное, а другие видят в нём суеверие и обман. Мы должны прежде всего заметить, что мистическое, несомненно, есть нечто таинственное лишь для рассудка. И это просто потому, что принципом рассудка является абстрактное тождество, а принципом мистического (как синонима спекулятивного мышления) – конкретное единство тех определений, которые рассудок признает истинными лишь в их раздельности и противопоставленности. Прибавим, что если те, которые признают мистическое истинным знанием, остаются всё же при том, что оно есть нечто всецело таинственное, то они обнаруживают этим, что и для них также мышление означает только абстрактное полагание тождественности, а следовательно, для достижения истины нужно, по их мнению, отказаться от мышления, или, как часто выражаются, нужно ограничить разум. Но, как мы уже видели, абстрактное рассудочное мышление столь мало представляет собой нечто незыблемое окончательное, что оно наоборот, обнаруживается как постоянное снятие самого себя и как переход в свою противоположность, разумное же мышление как таковое состоит именно в том, что оно содержит в самом себе противоположности как идеальные моменты. Все разумное мы, следовательно, должны вместе с тем назвать мистическим, говоря этим лишь то, что оно выходит за пределы рассудка, а отнюдь не то, что оно должно рассматриваться вообще как недоступное мышлению и непостижимое.

Не знаю, осилит ли кто вышеизложенное, но как говориться «Не могу молчать!» :grin:

Удачи читающим! :smile:
drovosek
Мыслитель года
Аватара
Сообщения: 9958
Темы: 122
Зарегистрирован: Сб, 12 мая 2007
С нами: 16 лет 10 месяцев

Re: Что такое диалектика или о железнобетонном догматизме ...

#3 Эрик » Ср, 18 февраля 2009, 2:06

drovosek писал(а):Поппер отрицает существование идеальной составляющей мира и явлений в нём. За высшее проявление мира признаётся рассудок, коим наделён только человек.
drovosek писал(а):Вообще-то был удивлён, встретив на религиозном по сути форуме апологетику материализму и рационализму...
Вот ведь как читая один и тот же текст можно воспринимать его совершенно по разному. Из того что я вычитал из статьи следует прямо противоположное, что Поппер наоборот критикует возведение разума на пъедестал высшей ценности, и в частности подход Гегеля : "Все действительное разумно, все разумное действительно"
И также имеенно критикует рационализм, а не защищает его. Оплотом рационализма является именно Гегель в общепринятой в философии трактовке рационализма, любой справочник относит Гегеля к рационалистам.

Рационализм (от лат. ratio — разум) — метод, согласно которому основой познания и действия людей является разум. Среди представителей можно назвать Бенедикта Спинозу, Готфрида Лейбница, Рене Декарта, Георга Гегеля и др. Противоположность как иррационализму, так и сенсуализму.

Научное (т. е. объективное, всеобщее, необходимое) знание, согласно рационализму, достижимо только посредством разума — одновременно источника знания и критерия его истинности.
В философии Г. Гегеля началом и сущностью мира была объявлена абсолютная идея, или абсолютный разум, а процесс познания был превращен в самопознание разума, который постигает в мире своё собственное содержание. Поэтому развитие объективного мира предстаёт у Гегеля как чисто логический, рациональный процесс, а его Р. приобретает характер панлогизма.
Для начала может разберемся в этими непонятками, а уже потом можно обсуждать дальше.

Ну и разве что выборочно:
Диалектика стоит на противоречиях, а ей инкриминируется не принятие противоречий… Т.е. берётся вывод из «плоской» логики, прикладывается к диалектике и говориться: не совпадает. Долой диалектику. Логика, однако…
Благо с логикой можно проще разобраться, приведите символьные правила вывода не "плоской" логики. И можно будет их без эмоций разобрать.

Это даже не бихевиоризм, а «компьтеризм» какой-то. (По подобию механицизма , но с учётом перехода от механики к методам кибернетики). Т.е. тупое перебирание попыток, подобное перебору комбинаций в компьютере.
Странно откуда взялась такая трактовка, тогдакак по всему тексту Поппер наоборот показывает следующее:
Например, диалектики говорят, что тезис «создает» свой антитезис. В действительности же только наша критическая установка создает антитезис, и там, где она отсутствует, никакой антитезис создан не будет. Далее, не следует думать также, что именно «борьба» между тезисом и антитезисом «создает» синтез. На самом деле происходит битва умов, и именно умы должны быть продуктивны и создавать новые идеи; история человеческого мышления насчитывает много бесплодных битв, битв, закончившихся ничем.
Тупой перебор и тп, точно не привествуются, потому как не относятся к продуктивности умов.

drovosek писал(а):«Мир подобен сознанию» БОГА, а не человека. И не подобен, а есть проявление его в виде Логоса. Уж если говорить в терминах идеализма. Потому аргумент с зеркалом воистину негоден. Ибо если понимать под «зеркалом» Бога, то наше «отражение» есть только потому, что оно есть у Бога. Не будь этого первообраза – не будет и того, кто бы смог отразиться.
Вот на этом примере и можно продемонстировать суть идеи которую на мой взгляд пытался передать Поппер.
А именно о том что Божественное(метафизику) нельзя понять умом, и выстраивание умственных конструкций объясняющих проявления Бога, просто упражнялки в остроумии. Нужно простое разделение полномочий и показ границ применимости ума. Науку делать умом, а любить Бога сердцем. Никак не наоборот, потому что ум не умеет любить, а сердце думать.
Эрик
Автор темы
Аватара
Сообщения: 697
Темы: 43
Зарегистрирован: Чт, 1 февраля 2007
С нами: 17 лет 1 месяц

Re: Что такое диалектика или о железнобетонном догматизме ...

#4 drovosek » Ср, 18 февраля 2009, 4:33

Эрик
Вас действительно интересует Поппер… :wacko: :smile:

О «рационализме»
(Новейший энциклопедический словарь»)
Гегель: создатель <…> одной из последних всеобъёмлющих систем классического новоевропейского рационализма.
Поппер: автор школы «критического рационализма».
Так что тут ни вашим – ни нашим.

Однако если углубиться в содержательную часть определений, то разница вполне ощутимая.
Даже по Вашей цитате
«В философии Г. Гегеля началом и сущностью мира была объявлена абсолютная идея, или абсолютный разум,»
Т.е. речь идёт о том или ином описании идеальной предсуществующей первопричины всякого проявленного бытия. В этом контексте Абсолютный разум через человеческий разум осознаёт себя. Поскольку каждая сущность или явление имеют свою перовпричину – идеальное основание своего бытия, то противоречия в словах Гегеля нет. И тому приведена соответствующая цитата.

Поппер материалист. Это как я полагаю не опровергается. Для него «разум» - это сознание, умственная деятельность. И «идеальное» = умозрительное, созданное в уме. Потому для Поппера слова Гегеля чушь. Однако Поппер делает вид, что вопрос о «Боге» вторичен в данном споре и ополчается на фразу, вырванную из контекста. Что я и предъявляю Попперу (ну получается и Вам, как его «адвокату» :smile: ).

Про «компьютеризм»
Эрик писал(а):Тупой перебор и тп, точно не привествуются, потому как не относятся к продуктивности умов.
Речь идёт не о преференциях, а о принципе, относительно которого дана ссылка из Поппера:
[quote=Поппер]«Тот же метод, по сути дела, используется и организмами в процессе адаптации. Ясно, что его успешность в огромной степени зависит от количества и разнообразия проб…»[/quote]
Достаточно откровенная фраза.

По поводу «плоской» логики.
Речь идёт о приведённых в статье софизмах как образцах исключения третьего. Диалектика признаёт недопустимость третьего при рассмотрении его как равнокачественного первым двум. Но она (диалектика) утверждает присутствие «третьего» (в кавычках ибо это уже НЕ третье, а первое) как стоящего на более высокой ступени качества. Где оно включает в себя первые два в виде своих частей.
Логическим (символьным) языком я Вам этого написать не смогу. Но на словах, по моему, вся достаточно очевидно. Для Гегеля – это процесс меры. Т.е. «переход количества в качество есть мера» - за точность сейчас не ручаюсь, но смысл таков. Если интересны схемы – то вот Вам Предчин – от Гегеля и дальше.

Про зеркало.
Эрик писал(а):Вот на этом примере и можно продемонстрировать суть идеи которую на мой взгляд пытался передать Поппер.
А именно о том что Божественное(метафизику) нельзя понять умом, и выстраивание умственных конструкций объясняющих проявления Бога, просто упражнялки в остроумии. Нужно простое разделение полномочий и показ границ применимости ума. Науку делать умом, а любить Бога сердцем. Никак не наоборот, потому что ум не умеет любить, а сердце думать.

Так в том-то и проблема, как я её вижу, что для Поппера НЕТ Божественного. Потому его рационализм для меня и есть «настоящий» рационализм (от слова и смысла РАЦИО). Тогда как к гегелевскому действительно больше подходит термин «панЛОГИЗМ» ( от слова и смысла ЛОГОС).
Что же до «простого разграничения», то я бы и не против, например для биологии или математики. Но есть области, где разграничения нет. Одна из них философия. Потому как суть философии осознание связи человека и мира. А если мир неотделим от «Бога», то хочешь – не хочешь приходится дотягивать ум ЗА пределы границ…

А про любовь, я что… я за. Кто как может, тот так и любит.
Удачи! :smile:
drovosek
Мыслитель года
Аватара
Сообщения: 9958
Темы: 122
Зарегистрирован: Сб, 12 мая 2007
С нами: 16 лет 10 месяцев

Re: Что такое диалектика или о железнобетонном догматизме ...

#5 Эрик » Ср, 18 февраля 2009, 22:14

Постараюсь ответить без цитирования фрагментов, потому как по мне это больше толкает дискусию в сторону спора, когда выдергиваются фразы из контекста и критикуются, в итоге тяжело обменяться цельным мнением.
drovosek писал(а):Вас действительно интересует Поппер…
Меня много чего интересует, особенно то где можно почерпнуть какие то ценные для себя моменты, не вижу в этом ничего зазорного. Ярым сторонником одной единственной доктрины никогда не был, пока только просвещаюсь.
Кроме того не вижу у Поппера угрозы идеям диалектики, скорее он помогает не забывать важные акценты не уходя в тьмутаракань. Адвокатом Проппера тем более быть не намерен, если вступаю в диспут то только от своего имени и разумения, Проппер как в моей защите, так и в вашей критике думаю не сильно нуждается. Более того сомневаюсь что то что я вынес для себя из его статьи есть то что он в нее заложил. :hi-hi:

Статья понравилась именно тем что в ней почерпнул в сформулированном виде то о чем задумывался ранее. Причины возникновения подобных мыслей разноплановые. Первое, то что за довольно долгое время существования идей диалектики, так и не было сформулировано ни одной жизнеспособной формализованной теории, именно научной, а не литературно-словестной. Не зря я спрашивал про символьную логику диалектики, сам довольно долгое время был увлечен попытками сформулировать ее, но в итоге получалась или бредятина, или же получившееся можно было легко свести к обычной как называете вы "плоской" логике.
И здесь кстати как нельзя точно демонстрируется метод "количества и разнообразия проб", именно этим и занимаются диалектики, потому что сказать что каждое новое течение на ниве диалектики становится более высокой ступенью качества нежели предыдущее - это как минимум слукавить, или как сказать что Маркс это нечто более высокое чем Гегель. На самом деле напряженные умы предпринимают попытки, каждая из которых является не чем то выше других, а просто вариантом или разнообразием. Несомненно что диалектика содержит ценное зерно, иначе бы не привлекало так много умов, но в форме которую можно было бы назвать "синтезом" их деятельности пока ничего не сформулированно, пока на этой почве идет только борьба противоречий, а "синтез" в любой из версий больше притянутый за уши, где отсуствие четкого понимания замаскированно словами. От того и нету стройной математической символьной логики системы, потому что нету ясного понимая.
Но попытки найти стройность не прекращаются до сих пор, например в последнее время сторонники довольно плотно оседлали Квантовую механику, надеясь что возможно вот это оно самое что сможет вывести на уровень выше. Чтож, попытка не пытка.

Второе, что всегда неявно на каком то больше чувственном уровне подмечал как по разному воспринимается базовые идеи диалектики с подачи скажем Руми или ибн Араби и они же с подачи Гегеля или Маркса, хотя по форме вроде бы говорят об одном. Разбирать подробно это думаю смысла нет, поскольку возможно в большей степени это индивидуальное восприятие, но предполагаю что различие именно в стержневом подходе, одни относятся к разуму лишь как к инструменту познания который может довести только до ворот Бога, а дальше должен быть "отброшен"(неприменим), другие же не чувствуя берегов и направеления уходит за край по прямолинейной траектории.

Кто не способен ощутить Любовь живую,
Как зов реки в песках, где жаром все пылает;
Тот, кто не пьет зарю, как воду ключевую;
Кто, словно трапезу вечернюю, закат
Вкусить не может;
кто меняться не желает -

Пусть спят.

Любовь превыше богословских поучений
С их старыми уловками и ложью.
Те, кто ещё надеются, что можно
Развить свой разум в этом окруженье,

Пусть спят.

Я стер все доводы рассудка без следа,
Завесы эти я порвал в клочки,
И вышвырнул.
А если ты не в силах
Нагим остаться, завернись тогда
В изящные одежды слов красивых

И спи.
(с)Руми

[spoiler 
"В любой из форм нам Милостивый явен,
В любой из них Единственный сокрыт...
На каждом сущем есть Его печать.
Она Творенью Бога открывает,
Но для наших глаз Его явленье
Упрямый разум аргументом отвергает."
(Ибн Араби. Геммы мудрости, с.178)]Однако не будем поддаваться соблазну привычного объяснения, которое состояло бы в том,
что «внешнее» неистинно и нереально, что оно — иллюзия, скрывающая «внутреннюю»
подлинность. Суть и сердцевина философских рассуждений Ибн Араби состоит в том, что
неистинного нет. От этого тезиса отправляется и к нему возвращается практически любое
размышление. Это утверждение — неистинного нет — остается верным, как бы мы его ни
трактовали — в онтологическом, гносеологическом или этическом смысле. Нет неистинного
бытия — ибо любая вещь причастна высшей реальности, Богу; нет неистинных утверждений —
ибо любое утверждение составляет частный момент в бесконечном движении мысли, пытающейся
описать эту высшую реальность; нет «неистинных» (не-благих) поступков — ибо любой поступок
в конечном счете влит, вплетен в пульсацию единой реальности-Бога.

Для того чтобы увидеть эту все-причастность, все-слитость элементов мироздания, нужен
особый взгляд, особая установка познания. Она обозначается в суфизме термином хайра —
«растерянность».

«Растерянность» в чем-то сродни сомнению, но это сомнение особого рода. Если в
европейской философии сомнение либо полностью подчиняло себе мысль (как то было в
античном скептицизме, где единственным позитивным содержанием оставался в конечном счете
сам факт выражения сомнения), либо, как у Декарта, было лишь приемом добывания
неопровержимой и абсолютно несомненной однозначной истины, то суфийская «растерянность»
может быть определена как сомнение в возможности конечного ответа, однозначной истины. Для
рационального мышления любая истина, любое утверждение есть вместе с тем отрицание,
поскольку, утверждая нечто как истину, мы тем самым говорим, что противоположное
утверждение ложно. Именно в этом и сомневается «растерянный» суфий: каждая истина
представляется ему лишь гранью единой Истины, гранью, которая не только не отрицает все
остальные, но, напротив, предполагает их. Аксиома формальной логики «A есть либо B, либо не-
B» не действительна для него: истина достижима не как нахождение единственно правильного и
отсечение всего остального как ложного, а как видение включенности любой вещи в континуум
Истины. Иначе говоря, истинное высказывание о вещи есть совокупность всех возможных
высказываний о ней, среди которых неизбежно окажутся и противоположные. Истинно не то, что
отрицает противоположное себе как ложное, а то, что предполагает его как также истинное.
Задача философского размышления Ибн Араби — показать возможность такого взгляда на
мироздание, для которого эта тотальность истины перестает быть смущающим парадоксом.

«Растерянный вращается, совершая круговое движение вокруг полюса и не удаляясь от него.
А кто идет прямолинейно, тот отклоняется и отворачивается от желанной цели, думая, будто
достигает предела возможного: для него существуют от и к и то, что их соединяет. А для того,
кто совершает круговое движение, нет начала, и направляет его от, а не конечная цель, а потому к
ведет его; ему дано наиболее полное бытие и дарованы все слова и мудрости в их совокупности»
(Ибн Араби. Геммы мудрости, с.166-167).

Для такого взгляда нет конечного и исчерпывающего ответа. Любой ответ может быть
продолжен: истина — в том, что рациональному сознанию кажется соединением антиномий,
противоречащих друг другу высказываний. Но принцип «и да и нет» («хочешь, скажи так, а
хочешь, скажи иначе» ) у Ибн Араби не выражает безразличия к вербализованной истине, не
означает, что истина релятивна. В том, что за любым конечным позитивным утверждением может
— и должно — — следовать продолжение, утверждающее нечто прямо противоположное, состоит
отнюдь не ущербность, а, напротив, высшая мудрость познания. Истинный ответ должен быть
полон и совершенен — так же и столь же, как полно и совершенно бытие, в котором Божественное
и тварное слиты в нерасторжимом единстве, в котором одно и то же может быть увидено и
расценено и как Божественное, и как тварное, мирское. Понятие онтологического совершенства
как абсолютной полноты, как экспликации всех возможностей преломляется, таким образом, и в
гносеологической плоскости.

Итак, истинность ответа — в том, чтобы не ставить точку, чтобы продолжить рассуждение и
показать не-полноту, не-абсолютность любого конечного утверждения. «Растерянное» суфийское
рассуждение, внемлющее зову абсолютной и все-включающей Истины, стремится всегда дальше,
всегда за горизонт, который очерчен некоторым конечным утверждением, фиксированной
формулировкой. Для суфийского философа горизонт понимания абсолютен: движение мысли
стремится описать круг, включив в него все возможные ответы на заданный вопрос и показав
возможность (т.е. истинность, причастность к Истине) каждого из них.

Этот же принцип характерен и для этических рассуждений Ибн Араби. Однако, прежде чем
говорить о них, мы должны хотя бы вскользь затронуть центральные постулаты его онтологии. Не
имея возможности описывать логику их формирования и аргументации, мы ограничимся здесь их
изложением.

Понимание бытия как единого, как равно вечного и временного, божественного и земного
доводит понятие совершенства до абсолютного. Нет ничего совершеннее вечностного бытия, или
бытия Бога. Но каждая «вещь в мире» — это мгновенный слепок с вечностного бытия, слепок,
который в следующее мгновение может стать другим, явить любую другую грань всесовершенной
Истины. Слитая с Истиной, всякая вещь столь же совершенна, как и Истина.

Итак, невозможно однозначно отделить Судию от судимого, предначертанное и
предопределенное от заслуженного собственным свободно избранным деянием. Бог ведет нас во
всех наших поступках, но ведет так, как мы сами того хотим; наша судьба предопределена, но
предопределена тем, каковы мы. Точно так же, говоря о нечестивости или греховности человека,
мы должны помнить, что эти понятия в суфийском рассуждении обязательно переходят в свою
противоположность, и «нечестивые» получат ту же милость близости к Творцу, что и
«праведные».

Поэтому «каждый своей цели достигает, а потому и награду получает, а значит, счастлив. Если
он обрел счастье, значит, снискал довольство [Бога], даже если некоторое время терпит муку в том
мире, — ведь и в дольнем мире не избег страданий и мучений народ пасомый (а нам известно, что
это — народ Божий и что счастлив он). Так же и среди рабов Божьих есть такие, кого настигнут
муки в загробном мире, в месте, именуемом геенной. Однако никто из знающих, открывших
миропорядок таким, каков он, не утверждает, что никогда не обретут они там своего, особого
блаженства, — будь то благодаря устранению терзавшей их муки (а с устранением оной они
испытывают блаженство отдохновения от нее) или независимое, сверх того, блаженство, подобно
блаженству праведников в кущах райских» (Ибн Араби. Геммы мудрости, с.199).

Вероисповедная максима Ибн Араби вытекает из основных положений его философии, о
которых мы говорили. Если всё есть Бог и Бог есть всё, то человек всегда поклоняется Богу-
Истине, даже если думает, что боготворит что-то другое. Но ничего иного, чем Истина, нет — а
значит, любое вероисповедание истинно, причастно Истине. Не-истинным будет только одно:
утверждение исключительности какой-то одной вероисповедной доктрины, притязание на
единственность веровательной истины. Человек должен видеть Бога во всем и никогда не
отрицать, что другой, придерживающийся иной веры, также видит Его.

«Вообще говоря, у каждого есть определенное представление о своем Господе. Человек
обращается к Нему, представляя Его именно так, а не иначе, и именно таким хочет видеть Его.
Если Истинный проявится пред ним в соответствии с этим представлением, он Его признает, а
если проявится иначе, он Его отрицает и бежит, от Него спасаясь: вот как неучтиво по отношению
к Нему ведет себя этот человек, думая, будто поступает благопристойно.

Так всякий доктринер богом считает только то, что сам для себя установил: бог
вероисповеданий заключен в установлениях, а потому такие люди видят лишь самих себя и то, что
установили в своих душах. И ведь посмотри: какова ступень людей в познании Бога, так же будут
они видеть Его в Судный День. Я сообщил тебе причину этого; смотри же, не связывай себя
никаким особым кредо и остерегайся отрицать все прочее: минует тебя тогда многое благо, более
того, минует знание миропорядка таким, каков он есть. Нет, пусть душа твоя будет первоматерией
для форм исповеданий всех без изъятия: Всевышний столь велик и вездесущ, что Его не может
объять именно это кредо, а не то или другое.

Сближение, отождествление антиномий в «растерянном» суфийском рассуждении возможно в
конечном счете благодаря утверждению “Истина такова, какова она есть”. Бессмысленно ставить
вопрос о том, может ли Истина быть иной, может ли она быть изменена. Да и, собственно, что
может изменить Истину, если все включено в Истину? Что бы ни делал человек, это уже
предопределено Истиной — а следовательно, свободное усилие воли, направленное на этическое
совершенствование, невозможно как таковое. Но, следуя принципу сомнения в конечности ответа,
мы должны раздвинуть горизонт этого рассуждения. Человек не отделен от Истины, он как грань
Истины и есть сама Истина, — а значит, он предопределяет сам себя, значит, человек только
таков, каким он хочет быть. Верно и то и другое, и вы можете выбрать любой ответ по своему
вкусу — но при одном непременном условии: помните, что противоположное утверждение не
менее истинно, чем то, которое вы предпочли, и никогда не утверждайте что-либо, отрицая
противоположное.

Такова философская истина, которую открывает Ибн Араби на вершинах суфийского
познания. Нетрудно заметить, что эта истина, неправильно или неполно понятая и истолкованная,
легко перерастает в этический нигилизм. Поэтому в тексты Великого шейха вплетены моральные
рассуждения
, ориентированные на две группы людей: «обычных» верующих, не желающих или не
способных воспринять философскую истину, и учеников суфийских шейхов — муридов (букв.
«стремящихся» , т.е. стремящихся к овладению мистической мудростью).

Что касается первой группы рассуждений, то они утверждают моральные максимы, с
которыми вряд ли кто-нибудь не согласится: всегда отвечай за свои действия и не перекладывай
ответственности на другого, не убий и не сотвори зла.

Что касается рассуждений Ибн Араби, обращенных к муридам, то они представляют собой
нечто среднее между изолированным изложением моральных максим, обращенных ко всем людям
независимо от их понимания суфийского учения, и тонким анализом, исполненным языком
развитого философского дискурса.

Может ли вещь быть оценена сама по себе или для оценки необходим иной, нежели рассмотрение
вещи самой по себе, подход?

Ответ на этот вопрос реконструируется следующим образом. Каждая вещь как таковая, взятая
сама по себе, ни хороша, ни плоха; этическая оценка — функция не самой вещи, а
соотнесенности этой вещи с чем-то. Этот принцип Ибн Араби проводит достаточно устойчиво в
своих сочинениях. Настойчивое разведение самой вещи, с одной стороны, и вещи в
соотнесенности с ее действием — с другой: в первом случае оценка невозможна, во
втором она может быть дана.

Различение вещи как таковой и вещи в соотнесенности с другой вещью дает возможность
найти основание для этических суждений в учении Ибн Араби, где онтологическое основание
этики отсутствует совершенно. «Любая вещь — благо (хайр)», утверждает он, поскольку любая
вещь — одно из бесчисленных проявлений Бога. Это же касается, и даже в первую очередь
касается, человека. С точки зрения своего бытия человек неотличим от Бога, а следовательно,
онтологическая предпосылка, необходимая любому этическому суждению (оценка действия,
направленного на другое существо или на самого себя, рассматриваемого как другое), в данном
случае отсутствует. Однако вещь, как таковая всегда неизменная и как таковая с точки зрения
своего бытия всегда благая, будучи соотнесена с другой вещью, обнаруживает способность стать
предметом этического суждения. Именно сама соотнесенность-с-другим создает основание для
этической оценки. Вещь как таковая в такой соотнесенности не претерпевает никакого изменения,
а следовательно, не она как таковая — предмет этического суждения.
Но что в таком случае оказывается таким предметом? Этическая оценка появляется благодаря
чему-то, с чем сопряжена данная вещь; и есть основания предположить, что именно от того, с чем
соотнесена данная вещь, и зависит выносимая оценка. Выносимая, подчеркнем, самой
соотнесенности, но не соотносимой вещи как таковой.
Такое «соотнесение» (мунасаба) именуется также «связыванием» (та‘аллук). Грамматически
«связывание» выражается притяжательной конструкцией типа «цель действия», в которой
действие оказывается «связанным» со своей целью. Но тем самым также и — связанным своей
целью: «связывание» неизбежно «ограничивает» (такйид). Соотнесенность, связанность и
ограниченность формируют то понятийное пространство, внутри которого и за счет выяснения
внутренних возможностей трансформации которого и будут разворачиваться рассуждения Ибн
Араби.

Связывание относительно. Каждая вещь может рассматриваться и как «сама по себе», и «в
связанности с другим», причем то, что «связывает» в одном случае, само может оказаться
«связываемым» в другом, выступая тем самым и в роли вещи самой-по-себе, не дающей
оснований для этической оценки, и в роли того, что возможность для такой оценки предоставляет.
Например, Ибн Араби говорит, что «человек порицается не как таковой, но порицаются его
действия (а действия не суть сам человек как таковой)» (Ибн Араби. Геммы мудрости, с.167-168);
а с другой — что «исход (хиджра), рассматриваемый именно как исход, [всегда] остается самим
собой (вахидат ал-‘айн), но кто стремится к Богу и посланнику Его, тот устремлен именно к ним,
а кто стремится получше устроить свою земную жизнь или взять в жены желанную женщину, тот
устремлен именно к этому, а не к чему-то иному» (см. перевод). В первом случае человек
рассматривается «как таковой», а соотнесение его с действием позволяет выносить этическую
оценку (осуждение или похвалу); во втором случае действие рассматривается как таковое
(этически нейтральное), а соотнесение его с целью дает возможность этической оценки.
Отсюда следует вывод: та «цель», к которой направлено любое действие, должна быть —
Богом. В таком случае и действие (в сопряженности «действие—цель») будет оценено
положительно, и человек (не сам по себе, но в сопряженности «человек—действие») получит
положительную оценку. Следует действовать «ради Бога», имея «связанность» с Богом. Такая
связанность обеспечит, во-первых, возможность этической оценки, а во-вторых, ее
положительный характер. Например, следует любить власть, говорит Ибн Араби, но не власть
саму по себе (власть сама по себе нейтральна) и не власть властвующего лица-человека, но власть
Бога, поскольку это и будет любовь к власти ради Бога, через Бога; или любовь к Богу через
власть (через власть-Бога).

Итак, соотнесенность вещи с Богом дает основание для положительной этической оценки. В то
же время Ибн Араби говорит, что лучшим и полным (например, «любовью», хотя это положение,
очевидно, не ограничивается ею) является «абсолютное» (мутлак), а не «ограниченное»
(мукаййад). Вне «ограниченности», однако, нет соотнесенности. И вместе с тем это утверждение
Ибн Араби лишь внешне противоречит до сих пор сказанному.

Действительно, соотнесенность (мунасаба) есть связанность (та‘аллук) и есть ограничение
(такйид). Но ограничение Богом — — оксюморон, означающий свою противоположность, т.е.
абсолютность. Мы сказали, что любое «ограничение» и любое «соотнесение» необходимо
превратить в соотнесение с Богом. Таков этический императив, предполагаемый учением Ибн
Араби. Вопрос состоит в том, в каком случае такое превращение достижимо легче.
Ограничение (такйид), производимое связыванием (та‘аллук), должно быть исчезающе
малым — в таком случае ограниченность перейдет в свою противоположную ипостась, в
абсолютность. Если мы примем, что вещь ограничивается иным, не-совпадающим с нею, тем, что
благодаря этому не-совпадению и ставит ей в чем-то предел, то мы поймем, что наименьшим
будет ограничение вещи тем, что отличается от нее в наименьшей степени. Таким наименее
отличающимся и оказывается «подобие» (мисл).

Соотнесенность с подобием оказывается «соответствием» (мукабала), т.е. таким отношением,
когда все без исключения («любая часть», как выражается Ибн Араби) в одном имеет нечто с
собою соотносимое в другом. Такое соответствие Ибн Араби называет также “полной
соотнесенностью» (мунасаба тамма). Полная соотнесенность, или соответствие, гармонизирует
двоих так, что они, не переставая быть взаимно другими (т.е. сохраняя каждый свою самость),
совпадают и благодаря этому совпадению теряют взаимную инаковость. Не-инаковость другого,
достигаемая благодаря совершенному соответствию, снимает ограничение (такйид) другим,
достигая тем самым цели этического действия.

Понимание этической оценки как получающей свое основание в соотнесенности
предопределяет и возможные пути этического совершенствования. Соотнесенность вещи с чем бы
то ни было необходимо перевести в модус соотнесенности с Богом — таков в самом общем виде
этический принцип Ибн Араби.
Эрик
Автор темы
Аватара
Сообщения: 697
Темы: 43
Зарегистрирован: Чт, 1 февраля 2007
С нами: 17 лет 1 месяц

Re: Что такое диалектика или о железнобетонном догматизме ...

#6 drovosek » Чт, 19 февраля 2009, 1:03

Эрик
Спасибо за Ибн Араби. Краем уха слушал о суфиях. А тут убедился в их мудрости. :frends:
Однако ж, повстречать текс т Ибн Араби на ФДК – это приятная, но ожиданность . А встретить Поппера – полная не ожиданность. Почему я и удивился.

Что касается того, почему нет формализовано выраженной «объёмной» логики я, честно говоря, не понимаю. Возможно, это связано с тем, что «объёмная» логика (подлинная диалектика :wink: ) неизбежно приводит к той или иной формы идеализма. А математики, особенно логики, люди материалистического склада. Им сама мысль, что нужно признавать наличие идеального неприемлема. На уровне физиологического неприятия. Ведь это означает необходимость пересмотра вопроса свободы воли, а для убеждённого материалиста такой пересмотр неприемлем.

К тому же в обществе после Гегеля всё большее и большее влияние занимали материалистические течения – от марксизма до либерализма и прочих современных –измов, зацикленных на рассудке. Как бы табу наложили на всё направление поиска обращённого к идеальному. Может сейчас, что-то изменится, и полагаю не на Западе, а именно в России, потому как тут сложился своеобразный компот из мировоззрений, и в его мешанине может прорасти нечто интересное. На Западе всё стабильно застойное – все пути ведут в болото интеллектуализма, в смысле думания о думании про то, что оно думает.

А вот по поводу «квантового пути» я питаю сомнения. Эти спецы с головой в той математике, что малопонятна даже самим математикам. Вынырнуть и объяснить что-либо окружающим квантовики не смогут. Даже если и найдут что-то. Увы, издержки узкой специализации.

:unsure: Тут интересный аспект вырисовывается. Потребна не новая теория, а новый системный подход. Т.е. нечто большее чем любая теория по отдельности. Создать такое может только тот, кто ВНЕ существующих теорий. Т.е. человек со стороны. Но от одного сочетания «человек со стороны» - «дилетант» у всякого спеца кривиться рот. И в общем оправдано. Однако иного пути нет. Тем кто нуждается в новом подходе, надо самим снять с себя шоры ожидания «мессии» из своих. Из «своих» не будет.

Удачи в поиске! :smile:
drovosek
Мыслитель года
Аватара
Сообщения: 9958
Темы: 122
Зарегистрирован: Сб, 12 мая 2007
С нами: 16 лет 10 месяцев

Re: Что такое диалектика или о железнобетонном догматизме ...

#7 Виктор С » Чт, 5 марта 2009, 10:14

Эрик писал(а):слово «диалектика» следует употреблять очень осторожно, а лучше всего, пожалуй, вообще его не употреблять,— ведь мы всегда можем использовать более ясную терминологию метода проб и ошибок
Неожиданное подтверждение эффективности метода проб и ошибок мы находим в ченнелинге - от Основателей нашей Вселенной:
когда Божественность уполномочила нас сотворить человеческую форму, мы очень старались, хотя до некоторой степени действовали методом проб и ошибок. Это был весьма амбициозный проект. Мы хорошо понимали, как расширяется и распространяется Вселенная, и как она воспроизводит себя посредством формы и паттерна. Мы исчерпывающе понимали Универсальные законы и Универсальные принципы. Тем не менее, мы знали, что столкнемся с проблемой сотворения атомной структуры, которая в одном организме сочетала бы вселенную свободной воли и вселенную предопределения. Мы стремились сотворить жизненную форму, или, вернее, творческую структуру, способную населять чувственные механизмы (тела) так, чтобы иметь виртуальный доступ ко всем 12-ти уровням Творения.
Сэл Рэйчел, Изменение Земли и 2012 год.
Виктор С M
Аватара
Откуда: Новосибирск
Сообщения: 8229
Темы: 40
Зарегистрирован: Вт, 20 декабря 2005
С нами: 18 лет 3 месяца
О себе: познающий


Вернуться в Религии и духовные традиции: Наука, Философия, Этика

Кто сейчас на форуме (по активности за 5 минут)

Сейчас этот раздел просматривают: 3 гостя

Fatal: Not able to open ./cache/data_global.php