литература, поэзия, искусство

Список разделов Прочее Беседка

Описание: Обсуждаем все, что угодно, не относящееся к тематике сайта. Просто живое общение.

#1 lucky » Пт, 3 февраля 2012, 22:22

люблю рассказы Бунина, периодически перечитываю, дает ощущение спокойствия. Люблю его описания природы, людей. В некоторых рассказах не могу сказать, что понятен художественный смысл до конца. Например "легкое дыхание" "чистый понедельник" "господин из сан франциско" "муза" Кто нибудь поделитесь своим видинием
lucky M
Автор темы
Аватара
Откуда: New York
Сообщения: 9973
Темы: 169
Зарегистрирован: Сб, 2 апреля 2005
С нами: 18 лет 11 месяцев


#21 Обитель » Пн, 6 февраля 2012, 12:06

из книги Ирины Одоевцевой "На берегах Сены"
Спойлер
Он тогда недавно издал «Темные аллеи» и возмущался, что их недооценивают и даже осмеливаются осуждать.
— Я считаю «Темные аллеи» лучшим, что я написал, — заявлял он запальчиво, — а они, идиоты, считают, что это порнография и к тому же старческое бессильное сладострастие. Не понимают, фарисеи, что это новое слово в искусстве, новый подход к жизни!
Мне нравятся «Темные аллеи». Но меня удивляло количество самоубийств и убийств в них. Мне кажется, что это какое-то юношеское, чересчур романтическое понимание любви. Чуть что — ах! и она вешается, или он стреляется, или убивает ее. Я говорю ему об этом очень осторожно.
Он сердито пожимает плечами:
— Вот как? По-вашему, незрело, романтично? Ну, значит, вы никогда не любили по-настоящему. Понятия о любви у вас нет. Неужели вы еще не знаете, что в семнадцать и семьдесят лет любят одинаково? Неужели вы еще не поняли, что любовь и смерть связаны неразрывно? Каждый раз, когда я переживал любовную катастрофу — а их, этих любовных катастроф, было немало в моей жизни, вернее, почти каждая моя любовь была катастрофой, — я был близок к самоубийству. Даже когда никакой катастрофы не было, а просто очередная размолвка или разлука. Я хотел покончить с собой из-за Варвары Панченко. Из-за Ани, моей первой жены, тоже, хотя я ее по-настоящему и не любил. Но когда она меня бросила, я буквально сходил с ума. Месяцами. Днем и ночью думал о смерти. Даже с Верой Николаевной... Ведь я был все еще женат, и моя первая жена мне назло не желала со мной разводиться. Я боялся, что Вера Николаевна откажется. Не решится соединить свою жизнь со мной. Ведь это было еще до первой мировой войны. Светские условности и предрассудки «Анны Карениной» были еще живы. А она — Муромцева, дочь известного профессора, племянница председателя I Думы. Но жизнь без нее я себе не представлял. Если бы она не решилась, отказала мне, я бы непременно... — он замолкает на минуту, глядя в окно. — И теперь еще, — голос его звучит устало и грустно. — Совсем недавно. Вы же знаете...
Да, я знаю. Хотя «недавно» я это назвать не могу. Пятнадцать лет для меня очень большой срок.
— Скажите, Иван Алексеевич, — спрашиваю я. — Неужели вы действительно, серьезно, по-настоящему хотели?.. Или только так, в мыслях, в мечтах? Вы когда-нибудь решились на самом деле? Окончательно? Вы действительно покушались на самоубийство? Стрелялись?.. Или как-нибудь там иначе?.. Вешались?.. Топились?..
Он снова умолкает и молчит довольно долго. Нет, мне не следовало задавать ему такой бестактный вопрос. Надо было слушать и ни о чем не спрашивать. Он, наверное, рассердился. Обиделся.
Сейчас он, как делал уже не раз в спорах о поэзии, о Блоке или Достоевском с Георгием Ивановым, молча встанет и, подобрав обеими руками длинные полы своего халата, мелкой старческой походкой заспешит к двери. Молча. И никакими объяснениями, извинениями и просьбами его не удержишь тогда.
Георгий Иванов называет это «толстовским уходом».
Серьезных последствий, впрочем, «толстовские уходы» не ведут за собой. Бунин очень отходчив. Обыкновенно он через какие-нибудь четверть часа снова тут или посылает за нами Веру Николаевну — как будто ничего не было.
Но на меня Бунин, слава Богу, еще ни разу не обижался. Неужели и я сегодня обидела его? Этого я себе не прощу.
Я сижу за нашим «погребальным» столом, слева от окна. Мне виден только затылок Бунина. Я не знаю, какое у него выражение лица. Я не решаюсь встать, подойти к нему, заглянуть в его глаза, я не решаюсь даже сказать:
— Иван Алексеевич, простите. Я не хотела. Не сердитесь...
Но он поворачивается ко мне, задумчиво смотрит на меня. И вдруг улыбается своей чуть насмешливой улыбкой.
— Оказывается — только в мечтах, — говорит он, разводя руками. — Вот я себя проверил. Все случаи до одного. И вижу, нет, я никогда не мог застрелиться. Хотя тогда был уверен — могу. А теперь вижу — нет, последней жажды смерти у меня никогда не было. Я всегда откладывал на потом. Нетерпения — скорее, скорее покончить со всем этим — не было. Всегда хотелось еще немного, хоть день, хоть ночь прожить еще. Я слишком страстно люблю жизнь и всегда любил.
Обитель
Сообщения: 5018
Темы: 16
Зарегистрирован: Пн, 19 января 2009
С нами: 15 лет 2 месяца

#22 Обитель » Пн, 6 февраля 2012, 12:08

Я хотел этот случай в «Темные аллеи» включить, да раздумал. Он бы детонировал. Слишком уж «макаберно»1, возмутил бы святош — осквернение могилы. Заклевали бы меня за него. — Бунин произносит «макаберно» так, будто ставит его в кавычки. Он умеет ставить слова в кавычки, произнося их особым образом.

Спойлер
Он оживленно начинает рассказывать. А я вся превращаюсь в слух.
— Было это с одним моим приятелем, довольно красивым, стройным и статным парнем. Таким же бродником, как и я. Приехал он в какой-то украинский городок просто так, без всякого дела, взглянуть на него — и дальше, как и я в молодости часто делал. Днем все, что полагается, осмотрел, хотя, в сущности, и осматривать было нечего. Поужинал в трактире. И стало ему скучно и тоскливо. Не стоило приезжать сюда, зря только последние деньги истратил. Ведь у него, как и у меня, деньги всегда были последние. Вышел он из трактира, а ночь такая лунная, таинственная, по Гоголю: «Знаете ли вы украинскую ночь? — Нет, вы не знаете украинской ночи». К тому же — весна, в садах вишни в цвету, среди них белые дома. Все, как снег, сверкает. В огромном пустом небе высокая одинокая луна катится. Такая тишина. Такое одиночество. Будто он один в этом чужом, спящем городе.
А в небе облака, похожие на снежные сугробы. Высокая, круглая голубая луна то проваливается в них, то снова выплывает на бескрайнюю синюю гладь. Ночь такая прекрасная, пустая, одинокая и грустная — под стать ему. И все кругом так странно в своем ночном совершенстве, бесцельно-сияющее, полное ожидания. Улицы пустые. И такая тишина. Такое одиночество. На душе у него тревожно, будто он ждет чего-то, сам не зная чего.
И вдруг совсем близко виолончелью запела калитка. Из душистого белого сада на улицу вышла молодая женщина. От луны ли и неожиданности, или действительно она была так уж хороша, но его сразу неудержимо потянуло к ней.
Она остановилась у калитки и вскинула на него сияющую черноту своих глаз, неопределенно улыбнулась, сверкнув белыми зубами. Под ловким, туго перехваченным в талии черным платьем угадывалось ее молодое, легкое, гибкое тело. Кружевная косынка обрисовывала маленькие круглые груди.
Он тоже остановился, а она подняла руку и поманила его — догоняй, мол, меня. Пошла вперед, тонкая, стройная, перебирая на ходу крутыми бедрами, вихляя юбкой, все ускоряя шаг. Он за ней. Вот она обернулась, убедилась, что он идет за ней, и снова улыбнулась, уже по-новому — радостно.
Он нагнал ее. Снял шляпу и поклонился ей, не зная, что сказать от смущения. Она тоже смутилась, видно, еще не привыкла к ночным приключениям.
— Вы приезжий? — спрашивает.
Он ей объяснил, что он здесь проездом, уезжает завтра утром и очень хотел бы с ней провести этот вечер, если можно.
— Вот это хорошо, — обрадованно сказала она и взяла его под руку. — Можно. Даже очень можно.
Пошли вместе. Но разговор не клеится. Она отвечает односложно — «да» и «нет» и, хотя продолжает улыбаться, кажется озабоченной.
— Зайдемте ко мне в гостиницу, — осмелев, предлагает он, — выпьем вина, посидим в моем номере.
— Нет, в гостиницу мне идти не с руки, — отвечает она. — Меня тут каждая собака знает. Но, вот увидите — мы прекрасно и без гостиницы, без вашего номера обойдемся! — И она рассмеялась, как ему почудилось, щекочущим русалочьим смехом. И стала еще прелестней.
Он порывисто обнял и поцеловал ее в горячую нежную шею, упоительно пахнущую чем-то женским. Она не оттолкнула его, но как-то деловито заторопилась:
— Идем, идем! — И снова, взяв его властно под руку, зашагала еще быстрее, дробно стуча своими подкованными полусапожками.
— Куда вы меня ведете? — все же осведомился он, хотя ему было безразлично, куда она его ведет, лишь бы чувствовать ее горячую руку сквозь рукав пиджака, лишь бы шагать с ней в ногу и любоваться ее прелестным лицом, освещенным луной.
Они прошли молча несколько пустых улиц, завернули в какой-то переулок. Он вдруг увидел кладбище и испуганно попятился.
— Здесь нам никто не помешает. Здесь нам будет хорошо, — горячо и страстно зашептала она, — увидишь, как будет хорошо!..
Ворота кладбища были открыты, и он, не рассуждая, чувствуя, что уже весь в ее власти, пошел с ней мимо могил. На узких аллеях пестрели пятна света и теней. Кресты и памятники сахарно белели между черными пирамидальными тополями, уходящими к звездам. Тишина кладбища странно мешалась с лунным светом, тоже заколдованным и неподвижным. Он шел рядом с ней, уже ничего не сознавая, кроме ее близости.
Она остановилась перед одной могилой. На ней туманно белел огромный венок с широкой красной лентой.
Он вдохнул запах свежей земли и отвратительносладкий, удушливый, тлетворный запах тубероз.
— Тут нам будет хорошо, — снова зашептала она, — увидите, как хорошо!
Она стала торопливо стаскивать тяжелый венок с могильного холма.
— Помогите же мне, — отрывисто произнесла она, — мне одной не под силу. Тащите его! Тащите!
Но у него так дрожали руки от страха и страсти, что он скорее мешал, чем помогал ей. Наконец она справилась с венком и не то со вздохом, не то со стоном упала плашмя на могильный холм. Уже лежа, потянула его за руку.
— Иди ко мне!
Он мельком увидел белизну ее колен и с помутившейся головой бросился на нее, ощупью нашел ее горячие губы и в смертельной истоме жадно припал к ним. Она исступленно обняла его.
Он чувствовал, что что-то страшное и дивное свершается в его жизни. Подобного счастья он еще никогда не испытывал. Ему казалось, что до этой минуты он не знал ни любви, ни страсти. Она была его первой женщиной. Та, с которой он навеки должен был соединиться в самой тайной, блаженной, смертельной близости. Эта близость ничем в мире уже расторгнута быть не могла. Они навеки неразрывно связаны. Сразу же в его отуманенной голове стал возникать план остаться в этом украинском городе навсегда. Или увезти ее с собой в Москву. Жениться на ней. И никогда, до самой смерти не расставаться с ней.
Она — он это чувствовал — делила его восторг, вся извивалась и дико и самозабвенно вскрикивала:
— Ах, хорошо, хорошо! Еще! Еще! Потом, после изнурительно-страстных объятий, они долго лежали, тесно обнявшись.
Кругом была заколдованно-светлая ночь, бесконечно безмолвная, с бесконечно длинными тенями крестов и тополей. Они оба молчали, будто боясь нарушить лунное очарование безмолвья. Ведь и без слов все было раз и навсегда понятно теперь, когда они нашли друг друга и уже не смогут расстаться.
Он, чувствуя восторг и благодарность, осторожно целовал ее маленькие круглые груди с крохотными сосками. «Да ведь она еще совсем девочка», — с мучительной нежностью думал он.
Она была бледна какой-то серебристой, лунной бледностью. Чернота ее глаз и волос стала еще черней. Никогда ни на чьем лице он не видел такого выражения блаженства.
Она счастливо и устало вздыхала и вдруг вся вытянулась, выскользнула из его объятий, ловким, гибким движением вскочила на ноги и принялась стряхивать со своего измятого платья прилипшие к нему комья земли.
Он тоже поднялся и во все возрастающем порыве восторга и благодарности стал на колени, покрывая поцелуями ее маленькие тупоносые козловые полусапожки, остро пахнувшие свежей землей и ваксой.
— Ой, что вы делаете? — вскрикнула она. — Встаньте! Я тороплюсь. Не мешайте мне. Не ровен час свекровь меня хватится.
Она торопливо застегнула пуговицы лифа на груди и, держа шпильки в белых зубах, высоко подняв тонкие руки, оплела голову своей великолепной разметавшейся косой.
Он, сбитый с толку, молча стоял перед ней, следя за тем, как она поспешно приводила себя в порядок.
— Два года мечтала — вот сдохнешь, гад, а я на твоей могиле... И дождалась-таки! — вдруг свистящим, яростным шепотом произнесла она.
Он так и оторопел.
— Чья это могила?
— Чья? — звонко переспросила она и залилась своим щекочущим русалочьим смехом. — Мужа моего, вестимо! А то чья же еще? Вчера только его, старого урода, схоронили. Я уже давеча выходила, до самого рассвета гуляла. Да, обида какая, никого подходящего не встретила, — охотно и радостно объяснила она. — А вас, голубчик, мне просто Бог послал. Молодой, пригожий, ласковый, да к тому же не из наших мест. Ох, как мне хорошо теперь. Спать как я сегодня чудесно буду! — и она сладко и протяжно зевнула.
— Вы, — спросил он, заикаясь, холодея от страха, — вы помогли ему умереть?
Углы ее улыбающегося рта дрогнули. Тень сожаления скользнула по ее сияющему счастьем лицу.
— Нет. Какое там! Сам сдох, шелудивый пес. Опился. На чердак полез и с лестницы кубарем. Спину сломал. А я все мечтала, как я его грибками угощу осенью. Ну, да и так хорошо. Жалеть не стоит. — Она снова засмеялась своим щекочущим русалочьим смехом. — Вы-то свое сполна получили, а обо мне и говорить нечего — я сейчас как в раю.
Он все еще стоял перед ней, бессмысленно глядя на нее. Она взяла его руку своей маленькой горячей рукой и крепко пожала:
— Спасибо, голубчик! До чего же вы мне угодили! Как по заказу! Ну, я пошла. Дорогу в гостиницу сами легко найдете — все прямо по этой аллее, а как выйдете за ворота, свернете налево, так сразу и наткнетесь на нее. Не собьетесь.
Она аккуратно оправила складки платья и вдруг, низко нагнувшись над Могильным камнем, отчетливо, с каким-то яростным восторгом произнесла отборное национальное ругательство и звонко плюнула на могилу.
— Получай, гад!
Потом сразу выпрямилась, закинула голову и залила его сияньем своих счастливых черных глаз.
— Ну, прощайте, голубчик! Не поминайте лихом, — и, кивнув ему, быстро пошла своей легкой походкой по узорчатой от игры света и теней аллее, то попадая в полосу света, то пропадая в тени.
Пройдя уже довольно далеко, она, не останавливаясь, обернулась и, приложив руки рупором к губам, крикнула:
— А звать-то вас как?
— Андрей! — голос его прозвучал так странно и хрипло, будто не он, а кто-то другой ответил за него.
— Даже имечко у вас красивое! Это я, чтобы за здравие ваше подавать. Век буду молиться за вас, Андрюша! — донеслось до него. И все смолкло.
Он долго бессмысленно и бездумно стоял, глядя на опустевшую аллею. Потом, опомнившись, со всех ног бросился вон с кладбища. Уже почти добежав до своей гостиницы, он почувствовал ветер в волосах и смутно вспомнил, что его новая поярковая шляпа осталась там, на могиле. Она стоила очень дорого, но он даже не пожалел о ней...
— Вот вам рассказ моего приятеля, вот вам украинская ночь — не по Гоголю, — заканчивает Бунин, сдвигая свою каракулевую шапку на затылок и закуривая.
Я слушала молча, ни разу не перебивая. Как он рассказывает! Я никогда не думала, что можно так рассказывать — так живо, красочно, образно, заставляя слушателя все видеть.
— А он? Что с ним потом было? — спрашиваю я.
— Ну, он, конечно, потрясся до самого основания, долго не мог в себя прийти. Чуть не заболел нервным расстройством. Но, слава Богу, оправился. Но ее никогда забыть не мог.
— Скажите, Иван Алексеевич, а это действительно с вашим приятелем произошло, а не с вами? — спрашиваю я.
Он разводит руками.
— Ах вы, Фома неверующий! Стал бы я выдумывать? Но клясться не намерен. — И, помолчав, продолжает: — Я хотел этот случай в «Темные аллеи» включить, да раздумал. Он бы детонировал. Слишком уж «макаберно»1, возмутил бы святош — осквернение могилы. Заклевали бы меня за него. — Бунин произносит «макаберно» так, будто ставит его в кавычки. Он умеет ставить слова в кавычки, произнося их особым образом.
Обитель
Сообщения: 5018
Темы: 16
Зарегистрирован: Пн, 19 января 2009
С нами: 15 лет 2 месяца

#23 Обитель » Пн, 6 февраля 2012, 12:11

Y-ina писал(а):а мне и язык как-то не очень. Правда, читала давно, может, уже ничего бы :grin:

не удивительно, что Вы Бунина не любите,
Вы же всех весов не любите))
Обитель
Сообщения: 5018
Темы: 16
Зарегистрирован: Пн, 19 января 2009
С нами: 15 лет 2 месяца

#24 dised » Пн, 6 февраля 2012, 12:27

lucky писал(а):"Человек их Сан Франциско" по моему не совсем об этом, но вот сформулировать пока не получается
Я действительно, видимо, не точно дал оценку. Ну вот как можно сформулировать о чем рассказ, если там такой сюжет( Пишу по памяти. Читал больше 10 лет назад). В двух словах.
Едет очень богатый человек на пароходе. Персонал знает, что это вип-персона. Все вокруг него чуть ли не цыпочках ходят, кланяются. И вот неожиданно он умирает. Капитан в шоке. Что делать? Тело транспортируют куда-то в машинное отделение. И все. О нем все забывают. Он уже никого не интересует. То есть все человеческое могущество, какое-бы оно не было большим, оно не вечно и уйдет в небытие. Я как-то так понял.
Еще мне понравилось у него "Окаянные дни". Там правдиво, документально описаны события времен Гражданской войны. Не помню, кажется, в Одессе. Там, например, есть момент в книге, где Бунин критикует красного писателя А. Толстого, вменяя тому, что тот говорит "отнюдь", хотя правильно говорить "отнюдь нет")))
dised
Аватара
Откуда: Иркутск
Сообщения: 12813
Темы: 62
Зарегистрирован: Пт, 16 апреля 2010
С нами: 13 лет 11 месяцев

#25 Amber » Пн, 6 февраля 2012, 21:40

Мне тоже понравились у Бунина "Окаянные дни". Несмотря на потоки критики, если не сказать, местами желчи. Но все равно интересно, познавательно.
Поэзия Бунина тоже нравится, а проза (кроме вышеупомянутых "Окаянных дней").. не особо. Особенно "Темные аллеи". Пусть они хоть как талантливо написано, все равно не люблю.
Amber

#26 Samersen » Пн, 6 февраля 2012, 21:47

"Последний русский классик" Иван Бунин

Изображение

Изображение
Samersen
Аватара
Сообщения: 32002
Темы: 765
Зарегистрирован: Сб, 15 октября 2005
С нами: 18 лет 5 месяцев

#27 Samersen » Пн, 6 февраля 2012, 21:48

Изображение

Изображение
Samersen
Аватара
Сообщения: 32002
Темы: 765
Зарегистрирован: Сб, 15 октября 2005
С нами: 18 лет 5 месяцев

#28 Y-ina » Пн, 6 февраля 2012, 21:53

Обитель писал(а):Вы же всех весов не любите))
а он Весы?
Лист мне тоже как-то не очень. Он тоже Весы. А кто-то из великих Весов, помню, мне нравился.
Y-ina
Сообщения: 30030
Темы: 113
Зарегистрирован: Вт, 17 октября 2006
С нами: 17 лет 5 месяцев
О себе: горный скорпион

#29 Liebe_ » Пн, 6 февраля 2012, 22:15

Обитель писал(а):Вот как? По-вашему, незрело, романтично? Ну, значит, вы никогда не любили по-настоящему. Понятия о любви у вас нет. Неужели вы еще не знаете, что в семнадцать и семьдесят лет любят одинаково? Неужели вы еще не поняли, что любовь и смерть связаны неразрывно? Каждый раз, когда я переживал любовную катастрофу — а их, этих любовных катастроф, было немало в моей жизни, вернее, почти каждая моя любовь была катастрофой, — я был близок к самоубийству

Не удивительно, во времена Бунина суицидальные наклонности были "понятием о настоящей любви". То есть сила любви измерялась безумием, на которое способен любящий ради своей любви. Вспомните тот же Гранатовый браслет Куприна (кстати, они с Буниным даже родились в один год). В школе он произвел на меня очень сильное впечатление, герой Желткова представлялся великомученником, чуть ли не святым... Но став старше я поняла - что-то здесь не так, что-то не правильно. Сейчас, слава Богу, я знаю, что не любовь это, а банальная страсть. Даже не банальная, а страсть смертельная, разрушающая все на своем пути. А Желтков теперь видится слабым, эгоистичным идеалистом, неспособным обуздать свою страсть, отравляющим жизнь и себе и любимой женщине. И ничего высокого, поэтичного я здесь больше не вижу.
Liebe_
Аватара
Сообщения: 507
Темы: 15
Зарегистрирован: Чт, 5 февраля 2009
С нами: 15 лет 1 месяц

#30 Liebe_ » Пн, 6 февраля 2012, 22:18

Обитель писал(а):Я хотел этот случай в «Темные аллеи» включить, да раздумал. Он бы детонировал. Слишком уж «макаберно»1, возмутил бы святош — осквернение могилы. Заклевали бы меня за него. — Бунин произносит «макаберно» так, будто ставит его в кавычки. Он умеет ставить слова в кавычки, произнося их особым образом.

скрытый текст:

:approve:
Liebe_
Аватара
Сообщения: 507
Темы: 15
Зарегистрирован: Чт, 5 февраля 2009
С нами: 15 лет 1 месяц

#31 Монархист » Ср, 8 февраля 2012, 15:01

Компиляция из книги Ивана Солоневича "Народная монархия" о Бунине из общей критики дворянских писателей.

Русская дворянская литература родилась в век нашего национального раздвоения. Она, грубо говоря, началась Карамзиным и кончилась Буниным. Пропасть между пописывающим барином и попахивающим мужиком оказалась непереходимой: общий язык был потерян, и найти его не удалось. Барин мог каяться и мог не каяться. Мог "ходить в народ" и мог кататься на "тёплые воды" - от этого не менялось уже ничто. Граф Лев Толстой мог гримироваться под мужичка и щеголять босыми ногами, но ничего, кроме дешёвой театральщины, из этого получиться не могло: мужик Толстому всё равно не верил: блажит барин, с жиру бесится.

...Вокруг яснополянских дворянских гнёзд подымалась новая непонятная, враждебная, страшная жизнь: Колупаевы, Разуваевы стали строить железные дороги. Каратаевы стали по клочкам обрывать дворянское земледелие, Халтюпкины стали строить школы. И Стива Облонский идёт на поклон к "жиду концессионеру": он, рюрикович, всё пропил, всё проел, но работать он, извините, и не желает, и не может. Куда же деваться ему, рюриковичу?

На этот вопрос дал ответ последний дворянский писатель России: Иван Бунин:
Что ж? Камин затоплю, стану пить...
Хорошо бы собаку купить.

Но не удалось ни камин, ни собака: пришлось бежать. И бунинские "окаянные дни", вышедшие уже в эмиграции, полны лютой злобы - злобы против русского народа вообще. От литературных упражнений Ивана Бунина не отстают публицистические упражнения Александра Салтыкова...
Монархист
Аватара
Сообщения: 5458
Темы: 117
Зарегистрирован: Ср, 11 ноября 2009
С нами: 14 лет 4 месяца

#32 lucky » Пт, 10 февраля 2012, 4:10

Монархист писал(а):Компиляция из книги Ивана Солоневича "Народная монархия" о Бунине из общей критики дворянских писателей.
не знал кто он такой, почитал биографию очень интересный человек. Не уверен, что он прав, но это его мнение, как он его видел
lucky M
Автор темы
Аватара
Откуда: New York
Сообщения: 9973
Темы: 169
Зарегистрирован: Сб, 2 апреля 2005
С нами: 18 лет 11 месяцев

#33 lucky » Сб, 18 февраля 2012, 8:21

все дуэли Пушкина:

1816 год. Пушкин вызвал на дуэль Павла Ганнибала, родного дядю. Причина: Павел отбил у молодого 17-летнего Пушкина девушку Лошакову (между прочим далеко не красавицу) на балу. Итог: дуэль отменена.
1817 год. Пушкин вызвал на дуэль Петра Каверина, своего друга. Причина: сочиненные Кавериным шутливые стихи. Итог: дуэль отменена.
1819 год. Пушкин вызвал на дуэль поэта Кондратия Рылеева. Причина: Рылеев пересказал на светском салоне шутку про Пушкина. Итог: дуэль отменена.
1819 год. Пушкина вызвал на дуэль его друг Вильгельм Кюхельбекер. Причина: шутливые стихи про Кюхельбекера, а именно пассаж "кюхельбекерно и тошно". Итог: Вильгельм в Сашу выстрелил, а Саша в Вильгельма нет.
1819 год. Пушкин вызвал на дуэль Модеста Корфа, служащего из министерства юстиции. Причина: слуга Пушкина приставал пьяным к слуге Корфа и тот его избил. Итог: дуэль отменена.
1819 год. Пушкин вызвал на дуэль майора Денисевича. Причина: Пушкин вызывающе вел себя в театре крича на артистов и Денисевич сделал ему замечание. Итог: дуэль отменена.
1820 год. Пушкин вызвал на дуэль Федора Орлова и Алексея Алексеева. Причина: Орлов и Алексеев сделали Пушкину замечание за то, что тот пытался в пьяном виде играть в бильярд и мешал окружающим. Итог: дуэль отменена.
1821 год. Пушкин вызвал на дуэль офицера французской службы Дегильи. Причина: ссора с невыясненными обстоятельствами. Итог: дуэль отменена.
1822 год. Пушкина вызвал на дуэль подполковник Семен Старов. Причина: не поделили ресторанный оркестрик при казино, где оба предавались азартной игре. Итог: стрелялись, но оба промахнулись.
1822 год. Пушкин вызвал на дуэль 65 летнего статского советника Ивана Ланова. Причина: ссора во время праздничного обеда. Итог: дуэль отменена.
1822 год. Пушкин вызвал на дуэль молдавского вельможу Тодора Балша, хозяина дома, где он гостил в Молдавии. Причина: Пушкину недостаточно учтиво ответила на некий вопрос супруга Балша, Мария. Итог: стрелялись, но оба промахнулись.
1822 год. Пушкин вызывает на дуэль бессарабского помещика Скартла Прункуло. Причина: Тот был в качестве секунданта на дуэли, где Пушкин был так же секундантом и ребята не договорились о правилах дуэли. Итог: дуэль отменена.
1822 год. Пушкин вызывает на дуэль Северина Потоцкого. Причина: дискуссия за обеденным столом о крепостном праве. Итог: дуэль отменена.
1822 год. Пушкина вызвал на дуэль штабс-капитан Рутковский. Причина: Саша не поверил, что бывает град весом в 3 фунта (а градины такого веса все-таки бывают, прим. мое) и обсмеял отставного капитана. Итог: дуэль отменена.
1822 год. Пушкин вызвал на дуэль кишиневского олигарха Инглези. Причина: Саша домогался его жены, цыганки Людмилы Шекора. Итог: дуэль отменена.
1822 год. Пушкина вызвал на дуэль прапорщик генерального штаба Александр Зубов. Причина: Пушкин уличил Зубова в шулерстве во время игры в карты. Итог: Зубов стрелял в Пушкина (мимо) а сам Пушкин от выстрела отказался.
1823 год. Пушкин вызвал на дуэль молодого писателя Ивана Руссо. Причина: личная неприязнь Пушкина к этой персоне. Итог: дуэль отменена.
1826 год. Пушкин вызвал на дуэль Николая Тургенева, одного из руководителей Союза благоденствия, члена Северного общества. Причина: Тургенев ругал стихи поэта, в частности, его эпиграммы. Итог: дуэль отменена.
1827 год. Пушкина вызвал на дуэль артиллерийский офицер Владимир Соломирский. Причина: дама офицера по имени София, к которой Пушкин проявлял сексуальный интерес. Итог: дуэль отменена.
1828 год. Пушкин вызвал на дуэль министра просвещения Александра Голицына. Причина: Пушкин написал дерзкую эпиграмму на министра и тот устроил ему за это допрос с пристрастием. Итог: дуэль отменена.
1828 год. Пушкин вызвал на дуэль секретаря французского посольства в Петербурге Лагрене. Причина: неизвестная девушка на балу. Итог: дуэль отменена.
1829 год. Пушкин вызвал на дуэль чиновника министерства иностранных дел Хвостова.
Причина: Хвостов выразил свое недовольство эпиграмами Пушкина, в частности тем, что Пушкин сравнивает Хвостова со свиньей. Итог: дуэль отменена.
1836 год. Пушкин вызвал на дуэль князя Николая Репина. Причина: недовольство стихами Пушкина о себе. Итог: дуэль отменена.
1836 год. Пушкин вызвал на дуэль чиновника министерства иностранных дел Семена Хлюстина. Причина: Хлюстин выразил свое недовольство стихами поэта. Итог: дуэль отменена.
1836 год. Пушкин вызвал на дуэль Владимира Сологуба. Причина: нелицеприятные высказывания Сологуба о жене поэта, Наталье. Итог: дуэль отменена.
1836-37 год. Пушкин вызвал на дуэль французского офицера Жоржа Дантеса. Причина: анонимное письмо, где утверждалось, будто жена Пушкина изменяет ему с Дантесом. Итог: Пушкин скончался от ранения 29 января 1837 года.
lucky M
Автор темы
Аватара
Откуда: New York
Сообщения: 9973
Темы: 169
Зарегистрирован: Сб, 2 апреля 2005
С нами: 18 лет 11 месяцев

#34 lucky » Сб, 18 февраля 2012, 8:43

Изображение
Сергей Довлатов, Нью-Йорк, 1983 год


Изображение
Сергей Довлатов и Соломон Волков. Нью-Йоркская квартира Волковых

Спойлер
Довлатов в Америке. Интервью с Соломоном Волковым
О классике и о популярности

Ирина Чайковская: — Соломон, у меня было ощущение, что писатель Довлатов — это вчерашний день. И вот взялась перечитывать его «Зону», «Заповедник» — и не могла оторваться, чего со мной давно уже не случалось. Классик?

Соломон Волков: — Для меня вопрос — что значит «классика»? Этого, я думаю, никто не знает. Воспринимается это обозначение как безразмерный носок, в который можно напихать все что угодно. Каковы критерии отнесения к классике, совершенно не ясно. Тиражи? Популярность? Место в общественном дискурсе? Признание в академических кругах?

— Могу объяснить, что я вкладывала в это слово. Смысл был заложен в самом вопросе. Классика — это то, что на все времена: на вчера, на сегодня и на завтра.

— Категорически не согласен. «На все времена» не может быть ничего. Как у Ильфа и Петрова: «не может быть вечной иглы для примуса». Нет литературы «на все времена», включая Гомера, Данте, Пушкина...

— Соломон, не будем сразу кидаться в драку. Для меня «вечная» литература существует, для вас нет, нормально. Вернемся к Довлатову. Он современен, на ваш взгляд?

— На моих глазах резко убыстряется темп смены канона, по поводу которого у некоего сообщества экспертов существует согласие. Они выбирают «актуальных» в данный момент авторов. С этой точки зрения Довлатов, конечно же, актуальный автор. В России он расходится огромными тиражами, его цитируют, он очень популярен. Можно, наверное, сказать, что на сегодня там он самый популярный автор короткого рассказа.

— Вы не ошибаетесь? Вот я набрала в ГУГЛе имя Сергей — в ответ получаю Мавроди, Брина, только не Довлатова. Довлатов был принят «на ура» в конце восьмидесятых — начале девяностых, когда его начали печатать в России, тогда-то и я его прочитала; а сейчас, как мне кажется, произошел спад интереса к его творчеству. Не знаю, может, он и читаемый автор по тиражам, но статей о нем в периодике не встречаю, звучат имена уже новых кумиров... А вот когда его читаешь, то видишь, что он не ушел в прошлое, что все, о чем он пишет, интересно и важно для нас, живущих сегодня.

— У него есть очень популярный сайт, он всплывает достаточно часто в интернете. Он в данный момент часто цитируется в обиходе. Может быть, у меня такое окружение? В моей семье Довлатова цитируют практически ежедневно. Бродского и Довлатова.

— У вас такое окружение, Соломон. Не обольщайтесь.

— И все же. Я бы сравнил Довлатова с Высоцким, популярность которого была «от пионеров до пенсионеров», причем в самых разных кругах общества. Последними признали Довлатова те, кого в Америке называют «академиками», университетская профессура. Но в их кругу, конечно, популярность Довлатова не сравнится с таковой Бродского или даже Пригова, Сорокина и Пелевина. С Довлатовым происходит то, что Саша Генис обозначил так: «То, что трудно читается, легко объясняется, и наоборот».

— С Довлатовым как раз «и наоборот».

— Ну да, у перечисленных мною авторов есть загадки, которые можно отгадывать, это увлекательная игра, и этим слависты с большим удовольствием занимаются. Очень хорошо об этом высказался Лев Лосев, который сам всегда стремился писать очень внятно, без ненужных сложностей. Он это ценил в других и говорил, что Довлатов знал секрет, как писать интересно, потому что он не был авангардистом. Для Лосева «авангардисты» — это те, кто не умеют писать интересно и придумывают всяческие фокусы, чтобы этот свой колоссальный, по его мнению, недостаток скрыть. А Довлатов обладал этим редкостным даром — писать интересно. Вот вы сказали, что не могли оторваться от книг Довлатова. То же самое, между прочим, говорил Бродский. Он всегда дочитывал Довлатова до конца, а это в его читательской практике была большая редкость.

— Довлатов мастер. Он магически плетет свой текст, у него нет ни случайных фраз, ни лишних слов. «Через неделю меня полюбила стройная девушка в импортных туфлях». Каково? Одна фраза — и полный портрет девушки, внешний и внутренний. Вы, я знаю, сближаете Довлатова с Чеховым. А для меня он соприроден Платонову, Бабелю, Зощенко. У них тоже фантастический язык. Довлатов из тех, кто занят языком, кого ведет не сюжет и не идея, а язык. И это затягивает и не отпускает.

— Для меня Довлатов похож на Чехова. Вспоминаю слова не очень сейчас популярного Максима Горького, который говорил, что у Чехова все ясно, все слова простые, каждое — на своем месте. Я думаю, что это лучшее определение довлатовской прозы. Не говоря уже о том, что идеологически Чехов и Довлатов были похожи — оба были представителями переломных эпох. Чехов писал тогда, когда Россия перебиралась от феодального состояния в капиталистическое, а Довлатов, попав в суперкапиталистическое окружение — Нью-Йорк — символ современного капитализма, — так много здесь узнал и столь многому научился, что оказался предвестником процессов, которые намечаются в России — перехода от феодально-советского состояния, в котором она до сих пор пребывает, к какому-то новому неизвестному «капиталистическому» будущему.

— Не знаем мы с вами, Соломон, какое у России будущее, начнешь его определять как капиталистическое — как раз ошибешься.

— Мы пророки плохие, согласен. Когда я читаю, что современники писали о Чехове, поражаюсь сходству с тем, что говорили о Довлатове. В этом смысле Корней Чуковский, которого я очень люблю как литературного критика и очень высоко ставлю...

— Он и был по призванию литературным критиком, а детским писателем сделался поневоле, после революции, поняв, что работа критика опасна...

— Он писал о Чехове: «Казалось бы, весь поглощенный своей артистической живописью, Чехов меньше всего притязал на роль проповедника и идейного вождя молодежи... Чехов словно щелоком вытравлял из нас душевную дряблость». Для меня это точнейшее определение психологического и, если угодно, этического воздействия довлатовской прозы. Он помогает молодым учиться слегка ироническому отношению к действительности, видеть абсурдность окружающего и «провоцирует» то, что у всех нас было в присутствии живого Довлатова: боязнь сказать какую-то пошлость или неверно звучащее слово. Он был такой «душевный камертон», обладал наивностью и чистотой, притом, что человеком был, как сейчас выражаются, непростым, мог себя вести по-всякому. Он не был идеальной фигурой. А вот вспоминающие Чехова пишут о нем как о почти святом человеке...

Не так давно переведена книжка англичанина Дональда Рейфилда об Антоне Павловиче, там попытка собрать на него некий «компромат», но так и хочется крикнуть, как Маруся кричала доктору в «Цветах запоздалых»: не разочаруете.

— Чехов был, пусть не святой, но очень хороший человек. Довлатова в святые никто, пожалуй, не запишет. Но его проза настраивает сегодняшнее российское поколение на правильный лад.

— Вы, Соломон, находите точки схождения у Довлатова и Чехова. Мне нужно подумать на эту тему. Пока они для меня в разных измерениях. У Чехова пропасть лежит между ранними вещами и поздними, а Довлатов сразу, с «Зоны», нашел свой стиль и ему не изменял. Чехов начал со смешных коротких рассказов, а кончил рассказами и пьесами, очень горькими, драматичными. Довлатов же наоборот, в повестях, написанных в Америке, гораздо более «позитивен», чем в тех, что писал до эмиграции. О российских повестях, особенно о «Зоне», хочется сказать, что они «эсхатологические», на них отблеск конца света, и они напоминают мне трагические вещи Бабеля и Платонова. В американских вещах гораздо меньше абсурда и больше юмора, есть в них что-то от Шолома-Алейхема...

— Если бы мы сейчас взялись составлять антологии русской литературы ХХ века, то Довлатов участвовал бы по меньшей мере в четырех. Первая — антология русского рассказа с условным названием «От Чехова до Сорокина». При ее составлении никто не обойдет Довлатова. Вторая — антология русской юмористики ХХ века. Мое для нее название «От Аверченко до Жванецкого». Третья — петербургская проза ХХ века. И четвертая — эмигрантская литература ХХ века. Тот факт, что при мало-мальски объективном подходе Довлатову обеспечено место в этих четырех антологиях, свидетельствует о том, что свою законную нишу в русской литературе он себе завоевал.

— Я же говорю, классик.

— Еще о популярности. Уверяю вас, если вы сейчас полистаете журнальные статьи за эти двадцать лет, прошедшие со смерти Сережи, вы там найдете много некогда громких имен, которые ныне как корова языком слизала, а присутствие Довлатова продолжает оставаться существенным, и я пока не вижу признаков спада этой популярности. Притом абсолютно не настаиваю на том, что завтра такой спад не начнется — за мою жизнь подъемы и спады происходили с самыми крупными фигурами. Хороший пример — репутация и влияние Блока. Он завоевал неслыханную популярность в России в предреволюционные годы. Затем еще бóльшую после своей безвременной смерти в 1921 году. А потом как-то все пошло на спад, чтобы потом возродиться в конце 50-х. Пик популярности Блока пришелся на мою юность.

— Вы же понимаете, с чем это связано. Блока в конце 50-х — начале 60-х стали изучать в школе, тогда в программе даже Есенина не было, не было никого — ни Ахматовой, ни Цветаевой, ни Мандельштама, ни Пастернака.

— Блок заменял всех, он для меня, во всяком случае, был русским поэтом номер два после Пушкина. А сейчас я смотрю, молодежь относится к Блоку чрезвычайно сдержанно.

— Боюсь, многие школьники даже не знают этого имени, как и всех прочих перечисленных нами поэтов. Для сдачи ЕГЭ они не нужны.

— Да и для меня сегодня имя Георгия Иванова гораздо привлекательнее по многим параметрам. Наверное, такое было бы дико услышать их современникам... Существует некий культурный рынок, и акции на нем непрерывно то поднимаются, то опускаются.

— Я, Соломон, остаюсь верна Блоку, хотя признаю, что поздний Георгий Иванов поэт удивительный. Но хочу заметить, что мы с вами ходим по кругу. Муссируем вопрос о довлатовской популярности. Вы считаете, что Довлатов так же популярен в России, как в конце 80-х, когда он завоевал российский книжный рынок. Мне кажется, что пик довлатовской популярности падает на Перестройку, именно тогда россияне его для себя открыли. Потом пришли другие авторы, и их было много. Сейчас имя Довлатова в массмедиа почти не упоминается, что говорит о падении популярности, но соглашусь, что процесс этот скачкообразный и каждый настоящий писатель в какой-то момент снова становится нужным и актуальным для большого числа людей. А кто-то — много и таких — читает Довлатова независимо от «рейтинга» популярности. Значит, интерес к нему существует. Но давайте пойдем дальше.



Американские мечты

Посмотрела на сайте: родители Довлатова его пережили — такая у сына была короткая жизнь — не дожил до 49 лет. В России Довлатов воспринимал жизнь как «минное поле», и он — «в его центре». Уезжать не хотел, но был вынужден уехать. Что дала ему Америка? Представляется, что эти двенадцать американских лет были для Довлатова подарком судьбы. Недаром он писал в эпиграфе к «Заповеднику»: «Моей жене, которая была права» (что стремилась в эмиграцию, — И.Ч.). Вы все эти годы с ним общались, что скажете?

— Первое, что хочу сказать, что эти двенадцать лет в Америке принесли Довлатову как минимум десять лет жизни. Главный абсолютный смысл его жизни — был в писательстве. Это было то, ради чего он жил. Америка, дав ему осуществиться как писателю, его спасла. Довлатов умер очень рано, но в Советском Союзе он мог бы погибнуть гораздо раньше, потому что та болезнь, о которой знают все читатели Довлатова...

— Он ее и не скрывает. Вы говорите об алкоголизме?

— Ну да. Он был алкоголиком в Советском Союзе, и крах его писательских устремлений там, на родине, гораздо раньше, чем в Америке, привел бы его к концу. И конец его мог быть какой угодно. В этом своем состоянии он мог бы ввязаться в пьяную драку, загремел бы в тюрьму, попал бы в лагерь уже не в качестве охранника, а в качестве зэка.

— Что в России почти одно и то же. Читала материал о девушке, которая переписывалась с Довлатовым, когда он был в армии; так она поначалу боялась отвечать на его письма, хотя был он не заключенный, а надзирающий... А вообще, судя по «Зоне» Довлатова, жизнь охранников и зэков, и вправду, мало чем отличается.

— И что там произошло бы с его обидчивостью, с аккуратизмом — он был страшный аккуратист и очень пунктуальный человек...

— Да? Его автобиографические герои живут, как правило, среди ужасного беспорядка и хаоса.

— Я думаю, что пунктуальность и стремление к порядку — от его болезни. Тот хаос, который в тебе бродит, нужно как-то усмирить. Он был чрезвычайно точный человек. Если он говорил, что придет в пять часов, то ровно в пять он появлялся на пороге. Ненавидел расхлябанность, необязательность — типичные черты для человека из России. Повторю еще раз: Довлатову в Америке удалось напечатать практически все, что он написал, — и это продлило ему жизнь.

— Значит, в Америке Довлатов воплотил в жизнь свои мечты?

— Все, что связано с Довлатовым, имеет параллельные смыслы. Он и в Америке не добился того, о чем мечтал. Я всегда вспоминаю польского юмориста Ежи Леца, говорившего: «Сбылись самые смелые наши мечты, пришла пора на несмелые». У Довлатова сбылись самые смелые мечты, а самые несмелые не сбылись. Он все время подчеркивал, что не имеет особых амбиций, никогда не равнял себя с великими, с тем же Чеховым... Как известно, он именовал себя не писателем, а рассказчиком. Планку выше Куприна, которого, я считаю, он превзошел, — не ставил.

— Некорректны все эти сопоставления, Соломон, давайте их оставим.

— Однако, на самом деле он считал себя выдающимся писателем, каковым и был.

— Лучше добавить, что это вы так думаете, ведь вы не слышали от него таких признаний?

— Не слышал. Так вот, Америка ему в этой позиции отказала.

— Ничего себе «несмелые мечты» — добиться, чтобы тебя признали выдающимся писателем, да еще не на родине!

— Здесь понятие успешного писателя связано с двумя показателями. Или нужно быть автором бестселлеров, или стать любимцем университетской профессуры. Он не стал ни тем, ни другим.

— Довлатов печатался в «Нью-Йоркере» — неслыханная вещь! В «Нью-Йоркере» из русских печатались единицы. Это, по-вашему, не признание?

— О «Нью-Йоркере» особый разговор. «Нью-Йоркер» — это многотиражный журнал для высоколобых, это одна из аномалий американского журнального рынка. «Высоколобый» журнал, издаваемый массовым тиражом, который можно найти на столике у любого дантиста. Когда Довлатов там печатался, у них был полумиллионный тираж, сейчас вообще миллион. Они напечатали десять рассказов Довлатова. Кроме Набокова, Бродского и еще нескольких проходных фигур, из русских у них никто больше не печатался. Попадание туда Довлатова было невероятной удачей. Она странным образом не транслировалась в продаваемость его книг. Казалось бы, если ты напечатался в «Нью-Йоркере», там тебя прочла такая огромная аудитория, и людям понравилось — а об этом говорит то, что его продолжали в этом журнале печатать, — значит, книжки должны были расходиться массовыми тиражами. Но этого не было.

— Возможно, книжки читают не те люди, что выписывают «Нью-Йоркер». Другая аудитория.

— Теоретически это должно было выглядеть так: все пятьсот тысяч читателей «Нью-Йоркера», ознакомившись с рассказами Довлатова, восхитились и кинулись покупать его книги. Почему этого не случилось?

— Есть многое на свете, друг Гораций...

— А с другой стороны, он не стал любимцем университетской элиты, которая так щедро приняла Бродского, дала ему так называемую «премию Гения», премию фонда Макартура, потом он получил Нобелевскую премию, будучи еще не старым человеком. Довлатову — как он понял — ничего этого не светило. Я-то как раз считаю, что его предсмертный кризис, тот последний большой запой, который привел к его смерти, был связан с осознанием вот этой двусмысленности своего положения. Он в последнее время довольно часто говорил: теперь я знаю, чего я достиг, — я средний писатель, и у меня жизнеощущение среднего писателя.

— Соломон, могу я высказать свое предположение? Почему вы не допускаете, что предсмертный кризис Довлатова был вызван тем, что его не знали и не печатали на родине? Ведь по-настоящему он стал там известен только после смерти. Все же главная аудитория русского писателя не в Америке, согласитесь. Американцы читали его книги в переводе, и тот потрясающий русский язык, которым написаны его рассказы и повести, кем этот язык мог быть услышан и оценен? Собратьями по перу? Горсткой эмигрантов? И это трагедия. Бесспорно трагедия. Признание в Америке? Да наверное, он понимал, что у Бродского перед ним все преимущества. Бродский и лекции читал в университетах, и говорил и писал по-английски, и был нобелевским лауреатом, и раньше оказался за границей...
lucky M
Автор темы
Аватара
Откуда: New York
Сообщения: 9973
Темы: 169
Зарегистрирован: Сб, 2 апреля 2005
С нами: 18 лет 11 месяцев

#35 СТ » Сб, 18 февраля 2012, 9:28

Бунина читала в нежном возрасте. Потрясающая тонкость. В эмоциях, в описаниях, в языке.
Но не мой писатель - совсем не тянет перечитывать. Никак. Не за чем. "Вкусный тортик, но пусть его кушают другие". То ли предмет не мой, то ли и "так всё ясно" :smile:
Не знаю, почему. :dont_knou:
СТ

#36 Brittany » Сб, 18 февраля 2012, 9:28

lucky, :smile: как думаешь, можно ли назвать прозу Довлатова
классикой?
Безусловно, он пишет в лучших традициях русской литературы, язык живой и образный, синтаксис безупречный.
Вот для журналистки, берущей интервью (под спойлером) Довлатов классик.
Потому что он на все времена.
Brittany
Аватара
Сообщения: 80340
Темы: 563
Зарегистрирован: Вт, 30 мая 2006
С нами: 17 лет 9 месяцев
О себе: июль

#37 lucky » Сб, 18 февраля 2012, 9:50

Nora писал(а):lucky, как думаешь, можно ли назвать прозу Довлатова
классикой?
Безусловно, он пишет в лучших традициях русской литературы, язык живой и образный, синтаксис безупречный.
Вот для журналистки, берущей интервью (под спойлером) Довлатов классик.
Потому что он на все времена
(от лат. classicus - образцовый, первоклассный), образцовые, выдающиеся, общепризнанные произведения литературы и искусства, имеющие непреходящую ценность для национальной и мировой культуры--- “классика” в современном толковом словаре изд. «Большая Советская Энциклопедия»
думаю, что да. Его язык и изложение вполне соответствует, что бы назвать классиком. Я его не только перечитываю, но и слушаю на дисках
lucky M
Автор темы
Аватара
Откуда: New York
Сообщения: 9973
Темы: 169
Зарегистрирован: Сб, 2 апреля 2005
С нами: 18 лет 11 месяцев

#38 Brittany » Сб, 18 февраля 2012, 9:53

lucky писал(а):образцовые, выдающиеся, общепризнанные произведения литературы и искусства, имеющие непреходящую ценность для национальной и мировой культуры
А Солженицын это тоже классика? Его художественные произведения подпадают под это определение.
Brittany
Аватара
Сообщения: 80340
Темы: 563
Зарегистрирован: Вт, 30 мая 2006
С нами: 17 лет 9 месяцев
О себе: июль

#39 lucky » Сб, 18 февраля 2012, 10:04

Nora писал(а):А Солженицын это тоже классика? Его художественные произведения подпадают под это определение.
хотя мне Солженицын очень нравится, не думаю. Если сравнивать его язык и Довлатова разница очень разительная. Манера изложения Солженицына гораздо проще. Даже его описания природы, думаю не подходят, что бы сказать классика. Солженицын это описание советской действительности, гулага 40-50 годов. Даже у Варлама Шаламова язык думаю более яркий, хотя они писали об одном и том же. Ахматова оценила Солженицына за его смелость описания и за правдивость
lucky M
Автор темы
Аватара
Откуда: New York
Сообщения: 9973
Темы: 169
Зарегистрирован: Сб, 2 апреля 2005
С нами: 18 лет 11 месяцев

#40 lucky » Сб, 18 февраля 2012, 10:32

вот сейчас вспомнил "Матренин двор" описание характеров очень красочное и четкое. Когда читаешь сразу представляешь себе каждого их лица и характер. Даже и не знаю, что сказать
lucky M
Автор темы
Аватара
Откуда: New York
Сообщения: 9973
Темы: 169
Зарегистрирован: Сб, 2 апреля 2005
С нами: 18 лет 11 месяцев

Пред.След.

Вернуться в Беседка

Кто сейчас на форуме (по активности за 5 минут)

Сейчас этот раздел просматривают: 24 гостя

cron
Fatal: Not able to open ./cache/data_global.php