Александр Градский и его женщины

[Samersen]

Александр Градский: «Мужчина всегда развивает женщине мозги»




Александр Градский с четвертой женой Мариной

[Samersen]

Четвертая жена Градского Марина училась на юриста, но предпочла карьеру модели. Разница в возрасте между супругами тридцать лет, но это их не смущает.
Фото: личный архив Евгения Додолева.


Градский & Коташенко


И еще один юбилей. Десять лет назад, в 2003 году, в жизни Градского появилась Марина Коташенко. Мне кажется, что разрезом глаз она очень схожа с Вертинской, но сам Градский мое наблюдение не разделяет. Он рассказывал:
«Подъехал на машине к девушке, как мне показалось, небесной красоты. И решил, если я с ней не познакомлюсь, никогда себе этого не прощу. Хотя я был в тот момент не в лучшей форме для знакомства – грязный, возвращался со стройки. Не испытывал никакой уверенности, что она захочет со мной знакомиться. И тогда я сказал сакраментальную фразу: «Девушка, у вас есть шанс прикоснуться к истории, к легенде то есть!» – и заржал, как бы стесняясь. Марина ухмыльнулась, поскольку не только не узнала меня в лицо, но и вообще не знала, кто такой Градский, однако взяла мой телефон. А через две недели перезвонила… Мужчина всегда развивает женщине мозги, особенно когда есть разница в возрасте и когда у него самого мозги имеются. Так положено делать. Когда наоборот, получается не совсем удачный брак. Но у Марины мозги были достаточно развиты и до знакомства со мной. Она окончила юридический факультет Киевского университета. Но решила, что профессия модели будет кормить ее сытнее, а работать юристом никогда не поздно. Я далеко не самый богатый человек, на которого могла бы рассчитывать Марина. С ее данными она способна заинтересовать мужчину намного богаче, моложе и красивее, чем я. Поэтому мне удобнее считать, что ей нравится быть рядом именно со мной благодаря неким неведомым мне моим достоинствам».

[Samersen]

Саша вспоминал:
«Я только-только расстался с Настей. Мой приятель пригласил меня на спектакль в театральное училище, где играла подруга его девушки. «Пойдем, – говорит, – в Щукинское, там много красивых девушек. Может, и ты себе кого-то откопаешь». У меня было полно знакомых красивых девушек, но он сказал, что Щукинское – это цветник, и я пошел. И почти сразу же через несколько мест от себя увидел совершенно изумительной красоты восемнадцатилетнюю девушку. И проглядел на нее все глаза. Потом наступил перерыв, мы познакомились, а после спектакля поехали всей компанией ко мне выпивать. Мы с Олей стали общаться, и постепенно получилось так, что все остальные девушки, которые у меня в то время были, отошли на второй план. Потом – на третий план, потом – на пятый. А потом мы с ней стали проводить практически каждый день и каждый вечер, наутро ей не хотелось ехать в университет.
Романом с перспективой женитьбы я это никак не считал. И вдруг я узнаю, что Оля ждет ребенка. У нее так получалось по физиологии: первого обязательно надо рожать. Передо мной встал вопрос: то ли отказываться от неожиданного ребенка, то ли жениться. А я наконец официально развелся с Настей, наконец свободен, хотя горький осадок в душе остался, и что же – опять в ярмо?! Оля, однако, на меня не наезжала, хотя у нее возникла куча проблем: жила-то она в общежитии МГУ, училась на экономическом факультете… А у меня квартира ужасная. Как-то утром мы проспали ее первую пару, я посадил ее в машину, мы выехали на Ленинский проспект, и я притормозил у загса. Она вышла: «Ну и ну! Ты что, жениться надумал?» – «А ты возражаешь?» – «Нет, не возражаю». В ноябре мы поженились, а в марте у нас родился ребенок. Все это считаю замечательным решением и прекрасным действием, хоть и спонтанным».
АБГ утверждает:
«Можно совсем не соответствовать киностандартам и тем не менее иметь успех у красивых женщин. Лично я пользовался успехом. Хотя профессия артиста иногда помогает, а иногда мешает. Многие относятся к тебе настороженно, полагая, что они – только эпизод в твоей жизни. Женщины понимали, что будут для меня следующим номером после музыки… Хотя все женщины, которые у меня были, мне вспоминаются и все интересны. В моих отношениях с женщинами всегда присутствовал элемент фантазии».


Студентка Ольга Фартышева (на фото – слева) поразила Градского своей красотой. Ее младшая сестра Людмила (вторая справа) была «ростом чуть пониже, а нравом отрывистей». Фото: личный архив Евгения Додолева.

[Samersen]

Первой женой Градского стала студентка Наталья Смирнова. Фото: личный архив Евгения Додолева.

«Нам было мало лет, и у нас поначалу были чудесные отношения, которые постепенно стали исчезать. И мы решили: вот сейчас поженимся – и все восстановится. Пошли, поженились, а через три месяца, когда поняли, что ничего не восстанавливается, пожали друг другу руки, поцеловались и разошлись».

[Samersen]

Три года спустя – женитьба на Анастасии Вертинской. АБГ рассказывал:
«Познакомились на вечеринке в одном доме. Я пытался за ней приударить, но из этого ничего не вышло. Зато полгода спустя у меня был концерт в спортивном лагере МЭИ под Алуштой. Настя же, как выяснилось, отдыхала в соседней деревеньке с сестрой и друзьями, и кто-то ей рассказал про концерт. Ну а Крым, жара, вино, море – сами понимаете, как они действуют… Она вышла на дорогу, поймала попутный грузовик – ЗИЛ-130 – и приехала ко мне в лагерь. В это время я, вполне кирной после ночных возлияний, сидел на берегу моря в рассуждении, не броситься ли в воду, дабы охладиться. Вдруг рядом возникает девушка в домашнем халате, поддатая, в треснутых, как у булгаковского персонажа, очках: «Вот так мы, значит, отдыхаем?» Я поначалу даже не понял, кто это такая. А когда понял, то очень удивился. Словом, у нас как-то сразу, без напряжения, без усилий с чьей-либо стороны, начался роман. Мы как бы слились в крымском экстазе. Попали на какую-то безумную пьянку в лагере, шатались по горам, ели барана, пили вино, прилично бухие гуляли по лесным тропинкам и просто очень сблизились… Потом я укатил в Москву – я был на своей машине, а она должна была прилететь через пару дней. Договорились, что я ее встречу. Однако немного не доехав до Московской окружной дороги, я вдребезги разбил автомобиль, который перевернулся от полувстречного удара в грузовик. После чего пришлось послать Насте телеграмму, предупредив, что встретить не могу, поскольку Аннушка разлила подсолнечное масло, но я жив и здоров. Короче говоря, ее встретил и привез домой Олег Николаевич Ефремов, она тут же пересела в свою машину и приехала за мной. А мы с друзьями как раз выпивали по случаю чудесного спасения от неминуемой гибели. Она посадила меня в машину и увезла к себе. Так я у нее и остался… С кем у меня сохранились прекрасные отношения, так это с ее сыном Степой. Я, конечно, был «маминым мужем», очень неопытным по части воспитания детей, но сразу инстинктивно почувствовал, что парень нуждается в общении с настоящим отцом. Пару раз я даже разговаривал с Никитой Михалковым – в том смысле, что неплохо бы ему зайти… Я, конечно, старался быть Степе приятелем, но какие-то вещи тогда просто не мог понимать и, наверное, допускал ошибки в общении. Самое интересное, что по прошествии многих лет Степа пришел ко мне за кулисы после концерта и неожиданно наговорил массу хороших слов: что он меня всегда вспоминал и так далее. Я думаю, это еще и потому, что у нас с ним был общий друг – его бабушка Наталья Петровна Кончаловская, мама Никиты и Андрона».

[Samersen]

Брак с Анастасией Вертинской продлился четыре года, из них последние два пара не жила вместе. Фото: личный архив Евгения Додолева.

[Samersen]

[Samersen]

– Градский – состоятельный человек?
– Средней состоятельности. Есть два способа приобрести состояние. Первый – стырить и быстро все необходимое себе приобрести, на это тратится очень мало времени. Да, это опасно, зато быстро. А есть другой способ. Отказывая себе в каких-то житейских мелочах, самому воздвигать вокруг себя нечто, что тебе нравится. Это долго, и это мой способ. Я зарабатывал достаточно много, но не настолько много, чтобы позволить себе все просто по щелчку. Свой дом за городом (Новоглаголево, по соседству с двумя Александрами: Морозовым и Толмацким. – Е. Д. ), например, строил пятнадцать лет. Квартиру вот эту после покупки ремонтировал семь лет… Я все делаю основательно, не ворую, а беру пустое место и начинаю возводить там все с нуля. Мой дом строили пять человек. Плюс я, который говорил: вот здесь так надо сделать, а тут – так. Никаких у меня не было подрядчиков, архитекторов, проектов. Все придумывал сам, и дом получился помпезный, большой. Не знаю, правда, зачем я его строил, потому что теперь понял: дом этот мне практически не нужен! Он не очень жизненный оказался. Понятно, что он красивый, но как-то в нем мне неуютно. У меня на участке есть еще маленький домишко в сто метров квадратных, в котором и живу, вот там хорошо. А большой простаивает – только когда гости приезжают, там их принимаю. Мне Господь дал талант, которым можно заработать. Но для такой жизни, какую я описал, – пиво и поболтать – много денег не надо. А вот для того, чтобы серьезно повысить свой социальный статус, нужно…
– Жопу рвать.
– И не просто рвать! Нужно, чтобы рванье этой самой жопы приносило тебе адекватный заработок. А если человек будет жопу рвать напрасно, если ему от этих стараний обломится к его тремстам долларам лишь лишняя сотка, которая ничего в его жизни не решит… Бесполезно уговаривать! Лучше с друзьями пивка попить, поругать правительство. Поэтому государство должно создать такую реальность, чтобы можно было простого человека позвать и сказать ему: будешь получать две тыщи долларов и существенно улучшишь свое социальное положение. И тогда есть шанс, что человек задумается: „Может, мне бросить пить? Может, моя жизнь не такая уж пропащая?“ Человек начинает считать: множит свои тыщи на количество месяцев и понимает, что через несколько лет его жизнь и жизнь его детей улучшится кардинально. Тогда и не пить можно! Вернее, можно и пить, но только вечером в пятницу и в субботу, а в воскресенье ни-ни, поскольку в понедельник на работу. Тогда есть смысл работать!
Комментарий Александра Борисовича Градского (успевшего в режиме курортного цейтнота прочитать по диагонали рукопись настоящей книги летом 2012 года в Крыму):
– Прямо Микоян какой-то!
– Я ведь тоже не родился состоятельным. Вот мы переехали в новую квартиру. Мама умерла, и в новой квартире жили я, бабушка, папа, его новая жена и ее ребенок. Сестра бабушки сломала ногу, ей нужен был уход, поэтому она тоже переселилась к нам. Вшестером жили. Затем папа с женой и ребенком уехали в другую квартиру, тетя вылечила ногу, и мы остались вдвоем с бабушкой, стало полегче. А вскоре я женился и оказался с женой и детьми в двадцати шести метрах. Через несколько лет, когда я уже был я, нам удалось переехать в квартиру побольше, и там мы обитали впятером вместе с сестрой бабушки на 80 метрах. И так мы жили до 1997 года. Потому что в 1991 году я купил вот это помещение, где раньше была контора какая-то советская, и семь лет делал тут ремонт.
– Когда же наступил такой момент жизни, когда вы сказали себе: «Все, я обеспеченный человек!»?
– После 1995–1997 годов. Именно тогда качественно возросла оплата за концерты и появилась возможность что-то приобретать. Ведь до 1995 года даже дверей на строительном рынке купить было нельзя! Вот эти двери, которые вы тут видите, они все отреставрированные, мы принесли их с помойки, потому что заказать нестандартные двери тогда было нельзя. Вы, похоже, запамятовали – все то изобилие, которое мы сейчас наблюдаем вокруг, появилось совсем недавно. Да, забываем, что Россия совсем молодая страна. Я про то вам и говорю! Мы очень быстро пошли вверх. Если бы еще человеческую инициативу не подавляли так, как ее подавляют сейчас. Если бы проводили правильную политику… Ну, если не выдерживает конкуренции Волжский автомобильный завод, разгоняй его на хрен, коль они производят говно, а не машины! Снимите пошлины! Пусть люди ездят на хороших и недорогих иномарках! А лучше – отнять у чиновников и депутатов гособеспечение, пусть живут, как все, на зарплату, даже и высокую, глядишь, и законов драконовских никто бы не предлагал, ведь тогда им за все пришлось бы платить самим.
– А правда, что вы „самый лучший певец России“?
– Да, была у меня такая фраза, я ее когда-то ляпнул по молодости журналистам. И, быть может, не зря: я должен был сказать себе что-то в этом роде, чтобы чего-то достигнуть… В спорте легко определить, кто лучший: прыгнул выше всех – чемпион. Но для того, чтобы это сделать, этому спортсмену в начале пути надо сказать себе: я стану чемпионом. В искусстве это сложнее, особенно в таких жанрах, как живопись или поэзия. В певческом деле чуть полегче – там можно судить по технике владения голосом. Если певец владеет техникой филирования: громкая нота, а за ней очень тихая, – молодец. Если эта нота предельно высокая для тенора: си или до, – значит, ты самый крутой! Есть возможность сравнивать. Скажем, Паваротти пел арию Неморино из „Любовного напитка“ быстрее, чем она написана, потому что у него не хватало дыхания. А он Паваротти! Первый тенор мира! А ты сидишь где-то в России, и тебя в мире знать никто не знает. Хотя поешь ты эту арию в том темпе, в котором она была написана и в котором ее не мог петь Паваротти, потому что ему дыхания не хватало… Парадокс в том, что никого не интересует, хватает Паваротти дыхания или не хватает, потому что он публике нравится, и хоть тресни! Он – великий певец, а ты – какой-то Саша Градский, который живет в Козицком переулке. И всем плевать, что у тебя дыхание длиннее и легче подход к верхним нотам.
– А прожить долго собираетесь?
– Моему отцу под девяносто.
– А вы ему подкидываете денег?
– Он человек гордый, и, даже если бы я ему попытался „посодействовать“, он бы меня послал. Но если ему что-то будет нужно, то я буду рядом, само собой. У меня бабушка получала маленькую пенсию, при этом она дожила до ста одного года, и, когда я пытался ей что-то вкусненькое купить, она ничего из этого не ела. Никогда. Диета. Конечно, и отец, и я давали ей денег, приносили какие-то нужные продукты. Но после восьмидесяти лет ей уже ничего не стало нужно. Она даже на улицу перестала выходить. Читала. Смотрела телевизор. Мне было это удивительно, а потом я и в себе заметил это самоограничение. Причем у меня это началось лет с тридцати. Вот есть у меня три свитера и пара штанов, и больше мне не надо.
– А машин у вас сколько?
– У меня их пять штук. Но три из них настолько старые, что не ездят. Стоят, гниют. А две остальные тоже немолоденькие, поэтому на ходу две: если одна сломается, на другой поеду. „Мерседесу“ дизельному лет двенадцать, а „лексусу“ шестой год.
– Они стареют вместе с вами… А как бы вы хотели умереть?
– Поскорее. Бздынь – и все. Я теперь понимаю, почему римские патриции так умирали – ложились в ванну с горячей водой, резали вены и тихо, спокойно засыпали. Мне такая смерть очень нравится. Но я бы так не смог».

[Регина]

обыкновенный бабник.
ничего оссобенного.

[Samersen]

– Сколько, по-вашему, сегодня нужно выложить за ремонт метра жилой площади в новостройке?
– На такой вопрос ни один нормальный специалист вам не ответит. Если же кто-то, прикинув на глазок, назовет конкретную сумму, гоните в шею этого „мастера“ – он хочет вас обмануть. Впрочем, можно плясать от некой стартовой цифры: есть фирмы, берущиеся сделать квадратный метр жилья за 700–800 долларов.
– Не многовато будет?
– Это даже мало! И до тысячи доходит, и до двух. Все зависит от того, что вы хотите получить. Скажем, мне не нравится стиль high-tech, стиль техно. Стены синие, полы зеленые, мебель красная, кругом кнопочки-фигопочки… Понимаю, это дорого и, наверное, красиво, но жить в такой квартире… Кроме всего прочего, остромодные вещи – всегда риск. Сегодня пользуется успехом одно, а завтра – совсем другое. Надо опираться на нечто более основательное, не сиюминутное. Шкафу, который стоит за вашей спиной, более ста сорока лет. Мы помрем, дети мои отойдут в мир иной, а он должен уцелеть. И гарантированно не выйдет из моды, напротив, с годами лишь приобретет дополнительную ценность. Двадцать лет назад я купил шкаф за триста пятьдесят рублей. Мне говорили: „С ума сошел! Такие деньги за прабабушкину рухлядь!“ Сейчас антикварный магазин оторвет эту вещь тысяч за тридцать. Долларов. Но я не отдам. И стулья прошлого века не продам.
– Вкладываете деньги?
– Мне нравится жить в окружении красивых предметов!
И повторяю, я умею ценить качество, настоящее качество. Добиться его непросто. Уже говорил, что строю дом в Подмосковье. Когда начинал, соседи даже не приступали к работам. Сегодня все живут в готовых домах, а я по-прежнему в процессе. Строительство идет восемь лет. Опять скажете долго?
– Скажу.
– А я отвечу: в самый раз. Столько, сколько нужно.
– Но это хотя бы будет настоящий дворец?
– Самый что ни на есть.
– С башенками и фонтанами?
– Обойдемся без восточной пошлости. Дом сделан в хорошем русском стиле. С колоннами, лепниной… Есть четыре основных материала, из которых надо строить: дерево, сталь, гипс и камень. Все остальное – производное.
– Площадь дома большая?
– Около двух тысяч квадратных метров. Но дело не в размерах, это видеть надо. Там участок красивый, на нем сосны растут.
– А земли много?
– Гектар. Я озеро вырыл. Дно гранитом обложил, на берегу построил японский домик… Будет большой зал на двести квадратных метров… Красота!
– Небось со временем втридорога загоните этот дворец какому-нибудь олигарху?
– Это тоже из разряда „Стейнвеев“: не продается. Только дети мои или внуки теоретически могут пожелать выставить дом на торги. Надеюсь, у них рука не поднимется. Даже хотел написать завещание с просьбой похоронить меня там, на участке.
– Типа Лев Толстой в Ясной Поляне?
– Вроде того. Думал, если меня закопают у дома, дети не смогут его продать. С другой стороны, ничто не помешает им под предлогом, что Градский, дескать, народное достояние и должен лежать в доступном для почитателей месте, выгрести мои косточки, отвезти их на Ваганьковское, а особняк с землей загнать какому-нибудь залетному миллионеру. Впрочем, в той ситуации мне будет уже все равно…
– Хорошего же вы мнения о своих чадах!
– Они ведь не страдали на строительстве, как я, им дом, подозреваю, не так дорог.
– А вы, значит, лишения терпели?
– Повозиться пришлось много. Не могу описать, сколько всякого было за эти годы.
– Наверное, постоянно прорабите на объекте?
– Деваться некуда, приходится контролировать. Иначе и воровать будут, и сделают плохо. Люди никак не научатся получать удовольствие от собственного труда, уважать чужой. Скажем, маляр покрасил стену, тут же приходят гранитчики и прислоняют к ней плиту. Или наоборот: гранитчики положили мрамор, после чего появляются маляры и начинают белить потолок… Ничего не остается, как самому следить, объяснять…
– При помощи русского нелитературного языка.
– Некоторые граждане и без крепких выражений так изъясняются, что их без слез слушать невозможно… Не считаю мат руганью, это совершенно естественная и необходимая часть языка.
– Но для общения с рабочими используете именно ее?
– По-разному. Иногда приходится и поругаться. Все-таки я в доме хозяин.
– На Западе, наверное, все было бы по-другому, вам не пришлось бы переквалифицироваться из музыканта и певца в строителя?
– Когда принимаешься за работу сам, выходит дешевле. Тратишь время, но экономишь деньги. Вместо того чтобы строить, мог бы петь и зарабатывать. Но я стал старше, и на моих концертах нет того ажиотажа, что раньше. Дело даже не во мне сегодняшнем. Люди в принципе перестали активно ходить на концерты. Если сравнить доходы от выступлений и от строительного бизнеса, в итоге так на так и выйдет. Вот, например, нашел ванну начала века из тонкостенного чугуна – сейчас такие не льют. Длина – сто восемьдесят пять сантиметров. Красота! Особенно теперь, когда поставил ее, ванну, на бронзовые ноги. Подобные модели есть в Америке, Италии и стоят пятнадцать тысяч долларов. Моя обходится в двадцать долларов в год – плачу человеку, который приезжает, чистит ее и делает новое покрытие.
– Мрамор тоже удалось добыть где-нибудь по дешевке?
– Мрамор греческий… На такое понимание красоты, которое есть у меня, нужно много денег.
– Откуда этот разорительный дар? Врожденное?
– Не знаю. Родители точно ни при чем. Жили в говне, попросту говоря. Да и сам я только в 97-м году переехал в помещение, которое можно назвать шикарным. До этого максимум, что имел, – восемьдесят квадратов на пятерых. Это считалось супер.
– Сколько метров у вас сейчас?
– Много. Здесь четыреста.
– Откуда эта гигантомания? От недоедания, что ли?
– Перечитайте Булгакова. В „Собачьем сердце“ все написано. Не было у меня стремления всех уделать: вот я был голодный, а теперь нажрался. Человеку должно быть комфортно, нельзя у него спрашивать: зачем, мол, вам восемь комнат? Да хоть двадцать восемь, если это красиво и удобно!
– Дети согласятся жить с вами под одной крышей?
– Это и не нужно. Ни мне, ни им. Скажем, с сыном нам не тесно, но его жене наверняка будет некомфортно. Зачем полноценной семье кто-то посторонний, да еще хозяин? Буду покупать детям квартиры. Метров по сто двадцать каждому.
– По-вашему, нормальное жилье должно быть не меньше ста квадратов?
– Конечно. Человеку творческой профессии требуется место для работы, жене – для отдыха, ребенку – для игр. Я сейчас говорю элементарные вещи, которые нам почему-то кажутся странными. Весь мир уже давно существует в таких метражах.
– Москвичу, чтобы не отстать от Запада, надо иметь в заначке как минимум миллион долларов на покупку квартиры.
– Можно обойтись и половиной суммы.
– Подскажете, где ею разжиться?
– Люди, ругающие нынешний режим, забывают: он подарил каждому в среднем от тридцати до пятидесяти тысяч баксов, а кому-то и больше.
– Не ощутил.
– Почти все население Советского Союза приватизировало квартиры. Собственников в Америке десять процентов, а у нас девяносто. Чего плакаться-то? В мире все может рухнуть – доллар, евро, золото. Недвижимость – никогда. Строительство – самое правильное капиталовложение. Плюс удовольствие.
– Все обсудили, Александр Борисович, кроме музыки. Так и не понял: как у вас обстоят дела с „Буревестником“?
– Процесс идет, но медленнее, чем хотелось бы. Дом я ведь строю на свои, а театр – на казенные. Инвестиции дает город. Деньги наконец выделены.
– Сумма?
– Опускаем… Названы заказчики, подрядчики, архитекторы. У меня есть понимание, что хочу сделать в театре, а у руководства Москвы желание содействовать мне в этом. Авось с Божьей помощью управимся.
– Значит, есть шанс, что Градский из строителя снова станет певцом?
– Все шутите, да? Я и не переставал петь. Люди совершенно потеряли, выражаясь интеллигентно, критерии оценки творчества. Все решают деньги, проплаченные проекты.
– Но кого-нибудь слушать можно?
– Из наших? Некого. Уж лучше сходить в ресторанчик, где молодые играют джаз, где поют новые люди. Это гораздо веселее и интереснее, чем смотреть по телевидению на очередного…
– Баскова?
– Нечестный вопрос. Про Николая я уже все сказал. Он оказался в нужное время в нужном месте, в него вложили средства. Из человека с голосом он стал звездой – вот и вся история. Умение Баскова петь неадекватно успеху, но никто не мешает ему повысить мастерство. Девяносто же процентов тех, кто ругает Колю, попросту завидуют, что удача улыбнулась не им.
– Название своему театру придумали? Или именем поделитесь?
– Не знаю. Именем вряд ли. Это было бы слишком просто.
– А к чему усложнять? В жизни и так хватает трудностей».