Белла Ахмадулина

[Samersen]

Умопомрачительная красавица (по материалам газеты "МК")

Она была гениальна. Особый стих, особая мысль, абсолютно неподражаемое звучание.

Когда она читала свои стихи, ее хрустальный певучий голосок смягчал жуткую правду и, случалось, убаюкивал цербера. И ей удавалось не только написать стихотворения на совершенно запретные темы (для поэта писать — как дышать), ей удавалось их напечатать...

Спойлер

Молодые сейчас и знать не знают, что о великих поэтах России — о Цветаевой, о Мандельштаме... — писать было нельзя. Особенно — об их кончине. Одна в отчаянье и с голоду повесилась в Елабуге в 1941-м, другой то ли замёрз в сталинском концлагере на Дальнем Востоке, то ли умер там с голоду.

Их судьба не давала Ахмадулиной покоя. Стихотворенье за стихотвореньем об убитых, о тех, кому горло порвал век-волкодав.

Нельзя в Москве? — она печатала книгу в Тбилиси. В 1977-м, в гнилое сусловско-брежневское время там вышел сборник (названный вежливо, благодарно и отвлекающе: “Сны о Грузии”), где чуть не половина — о гениях: о Пушкине, Лермонтове... И, конечно, о Марине Цветаевой, о её стихах:

А ты — одна. Тебе — подмоги нет.
И музыке трудна твоя наука —
не утруждая ранящий предмет,
открыть в себе кровотеченье звука.

Кровотеченье звука... Единственная женщина на вершине тогдашнего Олимпа, где рядом с нею громыхали, призывали, воспевали и в меру гневались знаменитые мужчины: Евтушенко, Вознесенский, Рождественский... Но зал замирал, когда на сцену выходила умопомрачительная красотка и читала внешне тихое, вежливое воспоминание о званом обеде в семье искусствоведов, благополучных и обласканных властью. Голосок звенел, как кованый нож, как беспощадная сталь:

Придвинув спину к их камину,
пока не пробил час поэм,
за Мандельштама и Марину
я отогреюсь и поем.

Хозяин-искусствовед начинает учить, как жить, как правильно себя вести:

Он был настолько выше быта
И так воспитан и умён,
что обошла его обида
былых и нынешних времён.

Он знал: коль ложь не бестолкова,
она не осквернит уста,
я знала: за лукавство слова
наказывает немота.

Он, сокрушаясь бесполезно,
стал разум мой учить уму,
и я ответила любезно:
“Потом, мой друг, когда умру,
вы мне успеете ответить...

Сейчас ей успеют ответить. “Ахмадулина? — Это кто?”

Господи, теперь ее знают по ежегодной теле-кино-комедии “С легким паром” и по слащавому “Жестокому романсу”. Да и знают ли, что это ее стихи там поют, приделывая как попало к шаблону мелодрамы:

А напоследок я скажу:
Прощай, любить не обязуйся...

и еще:

По улице моей который год
звучат шаги — мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден...

Вот отзвучали и ее шаги.

Она жила скромно и с достоинством, нигде ни в чем себя не уронила. Таких людей ценят мохнатые шмели, сборщики подписей для публичных коллективных прошений (типа “остаться на третий срок”). Однажды они ей позвонили:

— Белла Ахатовна, мы бы хотели, чтобы вы подписали письмо в поддержку Владимира Владимировича.

— Ну что вы, я недостойна!

— Белла Ахатовна, уважаемая, может быть, вам надо подумать?

— Нет-нет, я недостойна. Маяковский — гений.

…Теперь она навсегда с теми, о ком всю жизнь думала и кого всю жизнь любила.

[Brittany]

Samersen, а почему ты
не стал продолжать эту тему: viewtopic.php?f=3&t=30421
?

[Samersen]

Белла Российской Империи

“Не знаю, вечность или миг мне предстоит бродить по свету…”

Несравненная, очень красивая, независимая, с юности и до кончины, она не искала популярности, не служила толпе. Свой внутренний огонь ежечасно разогревала обращением к великим предшественникам и к своим современникам — людям в высшей степени талантливым и достойным.

В эту первую ночь упокоения Беллы, наверное, многим, как и мне, не спалось — слишком тяжка печаль, и хочется выплакаться, голосить и причитать, но грех утяжелить слезами ее путь к Богу.

Когда случалось видеть Беллу с Борисом Мессерером у них дома или на каком-нибудь литературном вечере, то минуты общения с ними были долгожданным праздником.

Спойлер

Еще не изучена, даже не прочитана проза Поэта. Велеречивость, возвышенность ее слога восходят к старинной музыке родного языка.

Свалилось ей счастье быть принятой Набоковым в Монтрё. О недолгом общении Ахмадулина рассказала в эссе “Робкий путь к Набокову”. Она и здесь странная, но в своей деликатности узнаваемая: “Я пристально любовалась лицом Набокова, и впрямь ненаглядно красивым, несдержанно и открыто добрым”.

И как царственно в советском посольстве в Париже она поставила на место грубого служаку, обидевшего ее: “Потрудитесь закрыть за мной дверь”.

Штрихи к портретам великих людей Белла набрасывала рукой мастера: “Шагал появился, легкий, свежий и светлый, как мимозная весна за всеми окнами”. Именно такой вид из окна дома Шагала в Ницце — весь в окружении ранних цветущих мимоз.

Белла — сама искренность в рассказе о первой встрече с Веничкой Ерофеевым после прочтения рукописи “Москва — Петушки”: “Свободный человек!” В нем она увидела целомудрие, “непорочную душу чистого человека”.

А сколько сочувствия и сопереживания в ее душевном рассказе про радости и горести вологодской крестьянки тети Дюни. К ней в течение ряда лет приезжала Белла с Борисом Мессерером.

Спойлер

В ее сочинениях всего притягательнее — музыка, какая-то тайнопись слов, звуков, изысканных определений и вечное покаяние:

Отмолю, отплачу грехи свои.
Живодавче мой, не в небесный край,
восхожу в ночи при огне свечи
во причудный Твой в мой словесный рай.

В этом тексте покаяния Белла нисколько не согрешила. И чтобы мы это поняли, дала пояснение: “По молитвеннику — словесный рай есть обитель не слова, не словесности, но духа, духовный рай”.

Белла негорделиво, в высшей степени достойно уберегла и свой небесный дар от множества искушений, иссушающих душу.

Белла не умерла — она ушла от земной юдоли к вечному покою. Пусть откроется и нам долгий путь к ее еще не познанному миру и творчеству.


Последние годы Белла Ахатовна редко выбиралась в свет, давала интервью… Одним из последних ее посланий нам всем стали слова и архивные фотографии для книги “Автограф века”. Уникальный фолиант тиражом 250 экземпляров хранит ее — Прекрасную даму русской поэзии ХХ века.

“Человеческие горести, человеческая печаль — хочу я того или нет — входят в мой собственный, личный опыт, опыт ежедневный”.

“Вся моя жизнь — это русский язык…”
“Знаете, нас заставляли подписывать бумагу против Пастернака, а я отказалась. И мой отказ был правильным, я уверена. Один раз слукавишь — потом не расхлебаешь…”

“Можно, наверное, говорить о моей оппозиционности, но все же, думаю, я была — смею надеяться — сама собой. Я заступилась тогда в “Нью-Йорк таймс” сначала за Сахарова, потом за Копелева, и все это властям, конечно, не понравилось. Написала, что если нет советских академиков, желающих заступиться за Сахарова, то я — почетный член Американской академии искусств и письменности — это делаю. После этого поступка я сразу лучше себя почувствовала. Генерал КГБ (он же был секретарем Союза писателей) сказал: “Первый раз прощается, второй — запрещается, а на третий — навсегда закрываем ворота”. И я тогда искренне спросила: “Посадите?” Он просто развел руками…”

“В быту, в издательских делах — всем руководит Борис. А я — своенравна, совершенно беспомощна в быту, и, кроме душевной опоры, ничем другим быть не могу. Муж для меня — это моя жизнь”.

Спойлер

“Я не феминистка, но я независима. Меня смешат и раздражают эти женщины; еще хорошо, если у них есть при этом хоть какие-то таланты… Мне гораздо ближе женщины, зависящие от мужа и ему подвластные”.

“Все, что отдельно от художественного существования, довольно изнурительно. Облегчение приходит только тогда, когда удается что-то сделать на бумаге…”

* * *

Евгений Рейн:

Сегодня для нашей поэзии, для всей литературы и более того — для всей культуры трагический день: ушла Белла Ахмадулина. Мы были знакомы с ней с 56-го года. Помню ее первые шаги в литературе. Уже тогда ее стихи казались замечательно талантливыми, совершенно особыми. Голос ее ни с кем нельзя было перепутать. И это отмечали крупнейшие поэты того времени и читатели. Он поражал особой свежестью.

В 50-е годы, в период всеобщей ломки, Белла становилась традиционным, неоклассическим поэтом, устанавливала духовную связь с Набоковым, Цветаевой, Ахматовой. Ахмадулина — законное звено русской поэзии. Она восходит к пушкинскому истоку.

Ее голос был камертоном настоящей русской поэзии. Белла держалась в стороне от поэтической тусовки. Иногда она писала меньше, но все равно всегда ощущалось ее присутствие в поэзии.

Для меня всегда было очень важно, что Белла рядом. Она при жизни стала классиком поэтического творчества. Не только ее стихи, но и облик, женская красота, незабвенный голос, манера держаться отличались красотой и достоинством. Для меня Белла навсегда останется образцом дарования и красоты. Баратынский говорил: “Дарование есть Поручение”. Сколько бы дней нам ни будет отпущено, мы, ее читатели, ее спутники, будем помнить: Белла исполнила свой долг, исполнила Поручение Всевышнего.

Эдвард Радзинский:

Она просто затворила за собой дверь. Оставив нам бессмертное — звуки своих стихов. В них она теперь живет и будет жить вечно — Прекрасная и Несравненная.

[Samersen]

Nora, не видел, извини, спонтанно получилось