Интервью Петра Мамонова

[DoriNoriOri]

Страшный Суд — это счастливейший момент нашей жизни


"Слава может и не мешать духовной жизни. Смотря как относиться. Если ум включать свой, что это все дары Божии, это все не ты делаешь, не ты, Петя Мамонов, такую песню придумал, которая у тебя в голове — пых! — и вспыхнула, а ты только записал и отдал другим — тогда все в порядке. Попроще надо! Ну Бог дал, очень хорошо. Я к батюшке своему прибегаю, говорю: отец Владимир, не знаю, как жить, боюсь очень. Все хвалят, руки целуют… Как же быть? — Он говорит: ну и что? Бог дал, что вышло, — очень хорошо. Не вышло — так не вышло. Спокойно, говорит, чего вы на это обращаете внимание?

Он у нас такой, 30 лет служит. Человек мудрый, простой. А не то что там: ох, как я послужил! Это парень может в 20 лет… Да и то уже пора понимать. Хотя, конечно, приятно, когда хвалят. Но я помню, что от людей получил — от Бога не получишь. Справедливо: или — или. Поэтому лучше как-нибудь схорониться, а если не получается схорониться — что делать: вызвали на сцену — стой, кланяйся. Только внутри спокойно думай: людям приятно, ну и слава Богу. И не надо потом три дня стоять в позе, как на календарь… да православный еще…

Как там пишут в вашем же журнале обо мне… Все наврали: что такой-то, такой-то грузчиком работал, а теперь — православный отшельник (прим. ред.: в № 4 (23) за 2006 год «Отрок.ua» публиковал материал о Петре Мамонове, ранее печатавшийся в «Новой газете»). То есть поработал грузчиком, а в данное время — святой. Завтра будет другая работа. Ну хоть думайте, что вы пишете. Живу там себе, в ус не дую, все есть, земли гектар, лес на участке, дом прекрасный, все растет, жена любит эту землю, понасажала груш, яблонь, все есть, все свое, живи, радуйся… Православный отшельник! Да что мне в городе делать, в этих 50-ти метрах, когда у меня там гектар. В деревне ведь живешь 8 месяцев в году на улице. Дома спать только… Кайф один — баня, бассейн: прыг каждое утро в холодною водичку, кофейку потом — тресь… На молитвочку встаю, никто не дергает, спокойно. Красота. Но, конечно, и опасно, потому что такие условия: греши — не хочу. И здоровье пока еще не все пропил, и все условия — никакой милиции, делай все, что хочешь. И денежки есть. Кто-то писал: здоровье — опасная вещь, это условие для греха. Потому что когда тело здоровое, оно сразу начинает всего хотеть. Хочу поесть вкусно, хочу девку красивую, хочу, хочу. А когда болен — да какую там девку, лишь бы не болела нога эта! Поэтому болезнь Бог посылает, когда видит: ну никак его не исправишь, пошлю ему болезнь, чтобы он не мог этого делать просто физически. Может, хоть так спасу его.

Вот меня спрашивают, общаюсь ли я с молодежью и какое оно, это новое поколение. У меня ж дети… 23 младшему, среднему 25, старшему 30. И потом, я же на сцене все время танцую, туда-сюда. Меня молодые люди любят, хлопают. Поэтому я знаю ребят. Хорошие они. Чепуха это все, что все хамы… Пиво там, Клинское… Это все пена. Молодые люди стремятся к чистоте, к образованию, никакая порнуха им не нужна. Хотят жить наполненной жизнью, отвергают то, что им предлагают. А вокруг — зомбирование, на кока-колу даже подсаживают. Там есть такой ингредиент, ее месяц попил — и не оторвешься, как наркотик. Точно. Вот что делают эти все дядьки, которые на мешках сидят со своими деньгами. А молодые — нет, не поддаются!

«Мне страшно за тех, которые идут за мной», — поет «Московский освободительный оркестр». Им по 23-24 года. Крутую играют музыку, современную. Вот им страшно за тех, кто за ними, и они правы. Потому что если будем столько абортов делать, через 50 лет вымрем — и никаких войн не надо. Будет здесь Китай. Поэтому давайте, рожайте, девчата. По 4, 5, 6. Мусульмане, смотрите — 10, 12. Конечно, они все рынки заняли в Москве. Их много. Они крепкие. Потом, когда у тебя 10 человек, ты не будешь его облизывать одного: ножка болит… Да не до тебя! Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… девятого нет, где он? В грядке спит. Некогда будет сюсюкать. Давай, быстрей, мать устала… А если двое или один — они все вокруг него, не знают, что с ним делать. И вырастает чудовище в 15 лет. Чудовище! С которым потом уже ничего не сделаешь. Потому что в 15 лет уже воспитывать поздно. На цепь только сажать от этой улицы.

Отец Дмитрий рассказывал: извините, на службу опоздал, беседовал полтора часа с 16-летней девой. Говорит фразами из телевидения — все, не пробиться никак. Ну что я могу отцу посоветовать, если там героин? На ключ только, под замок, и все. Никакого другого средства. Ничего человек не слышит, не понимает — глухой, слепой. Не говоря уже об этих сектах, где технологии разработаны целые, что ты полностью подвластен, делаешь все, что твой гуру скажет. Что делать? Отец Дмитрий говорит — менять место жительства, продавать квартиру, переезжать в какую-нибудь Пермь, вытаскивать силой, потому что человек уже полностью там, ничего ему не объяснишь, уже все, поздно!

А мы все стонем: что-то нам скучно… Дети-сироты вон сидят на Казанском вокзале. Если тебе скучно, возьми одного в дом, сразу скучно не будет, сразу он будет у тебя деньги тырить, то-се. И всякую скуку забудешь. Будешь думать только, как бы его научить хоть чему-нибудь, хоть доску распилить.

Если начинаешь за себя Бога просить, и Он какую-то чистую жизнь подает, то не успеваешь все делать, и никакой скуки. Дня не хватает! То одно, то другое, смотришь — уже 9 часов, ты еще не помолился, Евангелие не почитал, целый день пробегал: там надо, там надо, там грядку вскопать, чтобы не копала лопатой женщина — все на пользу. Только надо вкус почувствовать к этому, любить это делать, не из-под палки, а почувствовать — сколько это дает тебе спокойствия, уверенности, добра в душу. Вкус поиметь к этому. А чтобы вкус поиметь, надо попробовать, начать. В тюрьме сидит товарищ, напиши ему письмо — что, рука отсохнет? Ему радость знаешь будет какая? — Завтра, завтра. — Сегодня сядь и напиши. Ни о чем: как у тебя жизнь, как тут дела, какое тут кино показывают… Он тебе напишет, как у него, — и вот пошло дело, ему полегче. Сейчас мы с вами тут сидим, а где-нибудь в такой же комнате человек 30 набито, да вонь, да смрад, да мат… А мы тут рассуждаем о Боге. Вот если об этом себе напоминать почаще, то будет проще жить. Сейчас кто-то умирает, сейчас кто-то мучается, сейчас кто-то без ноги, в аварию попал в эту минуту и от боли орет, лежит на дороге… Какое тут «скучно»? Слава Богу, что руки-ноги есть — и хватит.

Довольным надо быть всегда, все, что есть, — слава Богу, потому что люди и не такое терпят… А не хотели бы, как митрополит Петр? Ни одного дня жизни не выдалось хорошего — сплошные лагеря, пытки… Все стерпел человек, и не озлобился, и не возненавидел жизнь. Вообще ни дня вот так посидеть, как мы, ни минутки. Такой же человек, с руками, с ногами, с нервами — все то, что и у нас. Это себе на память приводить — и полегче будет. Смотришь — и силы появятся. Думаешь: что я сижу, хоть помолюсь за кого-нибудь, кто болеет. Давай-ка прочту «Всецарице» акафист. Всего 20 минут, подумаешь… Смотришь — самому стало теплей и приятней. Даже если механически.

Потому что молитва — это ведь целая история. Как нас учат старшие, Господь молитву дает молящемуся. Молись, молись, и увидишь: придет. Не надо умствовать об умной молитве… Встань и говори эти слова. Сначала будешь механически, потом почувствуешь на языке прямо сладость. Все придет, все придет. Произноси хотя бы эти слова. Слова-то хорошие. Я вот так: не идет молитва, не хочется; ну, думаю, хотя бы механически прочитаю. Смотришь — прочитал, в конце — губы не ватные, голова чуть-чуть прочистилась. Читаешь механически, когда мысли парят, бегают. Ничего, читай, читай. Потом привыкнешь — без этого не сможешь уже. Как бы ни устал, а без этого не ляжешь. Вчера устал, наговорился, думаю: ну какая уж молитва. Пришел, спать ложусь, ну не могу: дай, думаю, хоть начну. Начал — раз, и все, и прочитал, и все хорошо, и лег, и не заметил… А вроде и устал, и весь трясся, на нервах. И ничего, пошло. А почему? Потому что привык уже, 10 лет. Если б первый раз — лег бы так спать. И не смущайся, что не все сердце вкладываешь, это… куда там. Это только по милости Божией. Вечером особенно трудно, потому что устал, и все. Я себе все время говорю: прочитай хотя бы. Не жди никаких озарений, просветлений, никаких эмоций, просто прочитай: ну ведь текст же хороший, не матом написан. Прочитаешь — смотришь, и какая-то крупиночка попала, какая-то пара слов осталась в сердце, ну и хватит — значит, на сегодняшний день так обстоят дела. А все это рвение….

Надо потихоньку. Так же и с пороками — не надо рваться: все, с понедельника… Мы не святые. Мы очень слабые и немощные. Если пьешь или куришь, потихонечку снижай хотя бы дозу. Расшатывай хотя бы дерево, потому что вырвать надо с корнем. Не веточки обрезать, а вырвать надо с корнем. Для этого надо расшатывать, и ничего, если долго приходится… Год пил по бутылке, а сейчас начал по двести грамм пить — уже дело, потом — через день постарайся. А то мысль «что, никогда, ни рюмки всю жизнь? Да нет, не смогу…» — она от лукавого: не надо так! Вот скажи: сегодня — не буду. А завтра — посмотрим, как Бог даст. Может, и буду завтра, посмотрим. Сегодня — не буду. Твердо решил, что сегодня — нет, не буду, что бы ни случилось. Вот и хватит. Наутро встал и думаешь: чего так хорошо? А, вчера-то я не пил! Получилось. Ну, давай и на сегодня загадаю: не буду. Может, завтра и буду. Смотришь — еще день. Каждый день нас приближает к Страшному Суду. А Страшный Суд — это что такое? Встреча с Господом. Это на самом деле счастливейший момент нашей жизни. Еще один день прошел — ты ближе, ты чисто прожил (относительно, конечно: грехи всякие, я уж не говорю о душевных сквернах). Хотя бы телесную чистоту… Потом станешь перед Ним — и Бог Сам скажет: вот, пятницу, субботу молодец был. Хвалю. А чего ж в воскресенье и понедельник опять? Нехорошо. Ну ладно, старался, ладно уж. Самым последним, но иди…

Насколько научился любить — настолько и будешь ближе к Нему. И себя надо любить, но того себя, чистого, маленького, в 4 года, который вставал, и солнышку рад. Тогда и в других сможешь это увидеть. А если в себе видишь один мрак, то и в другом увидишь один мрак."


Записала Екатерина Ткачева
http://hramnagorke.ru/articles/61/532/

[katarin]

Кайф один — баня, бассейн: прыг каждое утро в холодною водичку, кофейку потом — тресь… На молитвочку встаю, никто не дергает, спокойно. Красота. Но, конечно, и опасно, потому что такие условия: греши — не хочу. И здоровье пока еще не все пропил, и все условия — никакой милиции, делай все, что хочешь. И денежки есть. Кто-то писал: здоровье — опасная вещь, это условие для греха. Потому что когда тело здоровое, оно сразу начинает всего хотеть. Хочу поесть вкусно, хочу девку красивую, хочу, хочу. А когда болен — да какую там девку, лишь бы не болела нога эта! Поэтому болезнь Бог посылает, когда видит: ну никак его не исправишь, пошлю ему болезнь, чтобы он не мог этого делать просто физически. Может, хоть так спасу его.

[9999]

Люблю Мамонова за ясность и простоту ...

[Андрей.А.]

23 апреля П.Мамонов в Театре Эстрады в Москве,30 апреля в Питере

[DoriNoriOri]

Петр МАМОНОВ: МЕНЯ РВЕТ НА ЧАСТИ

“Богу наши добрые поступки не нужны, они нужны нам, чтобы сердце наше научилось любить! Надо приложить все свои силы, всю веру, все остатки души, еще живые, кровоточащие, еще не сгнившие, не истоптанные… вот кусочек найдем, и им прильнем к Спасителю! Понимаете, все это должно повернуться, как в игрушке, которую ребенок собирает: и так пробует, и этак – никак не может попасть, чтобы защелкнулось и встало на место. И плачет, и капризничает, но вот… раз! Чудо! Так и наше сердце”...

Петр Николаевич Мамонов – поэт, музыкант, актер. Родился 14 апреля 1951 года. В 1979 году окончил Московский полиграфический техникум. В 1979-1982 годах учился на редакторском факультете Московского полиграфического института. В 1984-1990 годах – руководитель и фронтмен легендарной рок-группы “Звуки МУ”. С 1991 года выступает сольно. Автор, режиссер и главный актер спектаклей: “Есть ли жизнь на Марсе?”, “Шоколадный Пушкин”, “Мыши, мальчик Кай и Снежная Королева”. Снимался в фильмах: “Время печали еще не пришло”, “Такси-блюз”, “Игла”, “Пыль”, “Остров”.

Бежать надо за крестом

В этом дне было много дождя. Мокрая трава, сочащееся влагой небо, неспешный разговор Петра Николаевича – как стук капель по жестяной крыше. У Мамонова в деревне Ефаново, что под Вереей, – деревянный дом, в котором он живет вот уже десять лет. Тут же он принимает многочисленных журналистов, почти никому не отказывая. Наша беседа начинается с принесенного мной в подарок чая, на который хозяин смотрит с подозрением: “Я, знаете, пью мате – мужской напиток, горький и терпкий; или воду – вкусную, из нашей ефановской скважины”.
Здесь, вдали от городов, все иначе: вечная тишина, и вид за окном не меняется – только времена года красят его каждое по-своему.



– Петр Николаевич, что для Вас жизнь в деревне?

– В раю живешь – а все мало, все время хочется чего-то… Знаете, я уверен, что те обстоятельства, в которые нас помещает Господь, всегда благо. Я никуда не убегал и не прятался, как некоторые говорят! И жить в глуши никогда не планировал – родился и вырос в центре Москвы, на Большом Каретном. А очутился здесь. Но раз Он меня сюда поселил, значит, тут мое место.
– Говорят, место меняет человека. Вас поменяло?
– Да вроде место осталось прежним, а вот все, что раньше нравилось, стало мне скучно. И наверняка по промыслу Божьему! Ну, привезли мне друзья каких-то великолепных головок травы из Индии, я накопил огромную коллекцию современной музыки, я, наконец, остался один, мне никто и ничто здесь не мешает… Казалось бы: курнул, прилег, слушай музыку и лови кайф. Не могу. Через час думаю: “Боже мой! Как же было хорошо, когда я был с Тобой! Как я летал!”. Я ведь написал сто двадцать прекрасных стихотворений за три летних месяца – да я за всю свою жизнь столько не написал! Вот какие дары сразу – бери! И я все это опять втоптал в грязь. А ведь если я гнию, то и Церковь, тело Христово, с моего бока гнилая… Я и плачу по этому поводу, но, видно, плачу неискренне, оставляю себе щелочки лукавые… А Господь все это видит.



– Последнее время Ваш дом – место паломничества журналистов. А каким должен быть православный журнал, чтобы быть интересным именно Вам?

– Мне не нужна православная обложка, православная, скажем так, “фишка”. Как и куда поехал Владыка, как детишки с благостными лицами получили по вафельке от богатого дяди и как это все поп святой водой окропил. У меня, Пети Мамонова, насущные вопросы: как мне сегодня жить, как справиться со своим греховным, насквозь пропитанным пороком существом. Это мне важно! Вот тут недавно приезжал молодой человек из можайской газеты. Говорит: “Петр Николаевич, возьмите лопату – попозируйте для нашей рубрики “Звезды с лопатой”. Отвечаю: “Постойте, Вы сначала дайте мне номер газеты, тогда я решу, стоит ли”. Посмотрел: а там ура-патриотизм, русофильство и все такое прочее… Нет уж, я по другой части. Я хочу по-честному.



– А то, что Вы раз за разом повторяете в каждом интервью, может кому-то помочь?

– Конечно! Потому и говорю. Как мне сейчас жить, почему я не могу справиться со своей раздражительностью, почему не могу побороть свои вредные привычки, в чем дело? Вот журнал “Нескучный сад” написал про меня: шут, арлекин, христианин. Ну, какой я христианин? Я десять лет в Церкви, но не считаю себя христианином. Я не могу возлюбить Бога больше всего на свете, у меня не получается. Знаю правду слова Его, и что все счастье у Него, и лучи – все там… Но делаю по-своему. Вот позвонил человек, попросил помочь – не хочется ехать, но все бросаешь и едешь. Вот христианство! А если говоришь: “Жень, я так занят, давай на следующей недельке”, – это уже не христианство, а обычная вежливая жизнь. Ведь можно быть приличным человеком и без веры, так?
Вот и рвет меня на части! Но пути назад нет. Иногда думаешь: куда же я попал?.. Греховная мысль, конечно, но это не ропот на Бога. Это другое: я не готов, я побежал за радостью, за восторгом, а бежать-то надо за крестом и за Христом.



– А как же “всегда радуйтесь”?

– Всегда радуйтесь – это другая радость, радость о Духе Святом, о мире душевном, а не такая дурацкая: выпил – и радуйся. А если любишь только себя, какая тут радость? Проверьте каждый себя, умеете ли вы любить – так, чтобы забыть все, чтобы думать только о любимом, как в молодости. Вот есть любимая девушка, и думаешь только о том, как бы ей услужить, как бы она не обиделась. Посмотрела косо – не спишь всю ночь. О себе не думаешь совсем! Даже в плотской, человеческой любви, и то забываешь себя, а тут… Вот как такую веру обрести и такую рьяную целеустремленность, чтобы забыть свои “хочу” постоянные? Ради Господа нашего, Который жив и с нами рядом вот здесь сидит и слушает меня, грешного, окаянного. Я столько дурного Ему сделал, так Его оскорблял, а Он все прощает: я все еще жив...
Трудно переломить свое сердце, обратить его к Богу. Как только это получается, все остальное легко и просто. По опыту знаю, потому что Господь, по благости своей, подавал мне такие минуты, когда включается что-то, и думаешь: как же я живу?! Что же я так стремился к греху, что нашел в нем? А потом все сначала…



– То, что Вы делаете на сцене, то, что Вы пишете, помогает бороться с грехом?

– Это дар Божий, он не помогает. Это служение, наверно. Слава Богу, что Он дал мне такой дар, благодаря которому я могу большому количеству людей послужить. Надеюсь, что здесь, в моей работе, я честен. Я ведь имею очень маленькое отношение к тем дарам, которые через меня сыпет Бог. Тем ответственнее я должен жить: кому больше дано, с того больше спросится.


Мы не врачи, мы – боль

Мамонов говорит эмоционально, но размеренно, не замолкая в ожидании вопросов, а будто пережидая, когда можно будет снова говорить. Конечно, вовсе не так, как на сцене в спектакле – истово, на грани игры и сумасшествия, – совсем иначе: тихо, но с бесконечным внутренним напряжением и болью. Улыбается: “Со мной журналистам легко, я часами, даже днями могу разговаривать не смолкая… А почему? Потому что это – моя главная боль, я об этом думаю все время”. Но и в театре, и здесь, в полутьме избы, это один и тот же человек – нет-нет, да и проскользнет в нем по-хорошему безумная, шутовская нотка: “Это счастье – когда над вами смеются! Клоун – самое почетное звание. Кто такой клоун? Это человек не от мира сего. Я не хочу жить ценностями этого мира, они, скажу на жаргоне, просто перестали меня “тащить”.



– А в споре о том, совместимы ли рок и Православие, Вы на чьей стороне?

– Вопрос ведь всегда ставят как? Что творчество как таковое, особенно “рок-н-ролльные пляски” – это все бесовское дело. Я с этим принципиально не согласен. Если есть дар, значит, как-то надо нести его людям, потому что талант в землю зарывать – не дело. А что касается формы… Почему обязательно должно быть так: с гитаркой, под свечечкой, потихонечку? На самом деле это все халтура! Вот читаю у митрополита Антония Сурожского: “В момент, когда художник старается сделать из своего дела, мастерства иллюстрацию своей веры, это большей частью становится именно халтурой”. Пример иеромонаха Романа, Жанны Бичевской и прочих только отвращает от христианства. У людей нормальных, которые имеют вкус и ум, просто не может быть другой реакции. А таких большинство: дураков нет. Как же быть? Снова митрополит Антоний: “Если художник пропитан своей верой, ему не нужно сличать с ней свое вдохновение, потому что они не только переплетены – они составляют одно”. То есть делай, что хочешь: веруй, молись, грехи свои истребляй, но твори, как тебе сердце велит! Насколько ты вырос духовно, настолько ты и выдашь. А если изберешь тему “Милый Боженька, слава Тебе”, а сам – гнилой, это двусторонний грех: ты и людей путаешь, и сам врешь.



– Наверное, можно судить и по тому, какими люди уходят после Ваших выступлений?

– К сожалению, мой друг, искусство – и это совершенно четко доказано – людей не меняет. Если бы меняло, то мы давно бы в раю жили! Сколько написано прекрасного: и Шекспир, и Пушкин, и Байрон, и Гоголь – все, что хочешь! Ан нет…



– Но хоть что-то оно двигает в душе?

– На те полтора часа, что я на сцене, да. Но только на эти полтора часа. И то, если я искренне говорю, в художественной форме, а не просто ору как сумасшедший. Я стараюсь передать людям то, что в данный момент происходит в моей душе, не играю, не создаю никаких образов. Вот увидит меня один, другой, третий и подумает: я-то думал, я один такой, а вот дядька-артист, знаменитый, на сцене поет, а у него то же самое, так же болит”. Болит ведь! Герцен еще давным-давно сказал: “Мы не врачи, мы – боль”. Мы не исцеляем, не помогаем, а делимся своей болью, потому что нам тоже страшно, жутко, одиноко жить в этом мире. Мы можем только сострадать, если кому дано, – и это уже проявление любви.



– Тогда может ли вообще человек помочь человеку?

– Я так скажу: не имею человека. Как тот евангельский расслабленный, что тридцать восемь лет лежал у общей купели и ждал чуда, но никто не готов был сидеть рядом до тех пор, пока не возмутится вода – чтобы бросить его в купель. У всех свои заботы, а кто знает, когда это случится: через день, через год?.. Людей, готовых на такое, почти не сыскать! Вот, к примеру, когда человек в запой впадает, его можно вытащить двумя способами: или в больницу, или так… Но так – это значит, что с ним надо пару недель сидеть. Постоянно. Вот был бы такой друг, который приедет и скажет: “Петь, вижу, ты маешься, давай я с тобой дней десять поживу, помолимся вместе, побеседуем, как-нибудь да справимся вдвоем!”
Был у меня такой человек – мой самый близкий друг Евгений Федорович Казанцев, знаменитый бас-гитарист московский. Он ушел два с лишним года назад от туберкулеза. Как половину меня вырвали… Это ведь очень важно: когда что-то болит, чего-то не можешь, всегда есть к кому пойти и рассказать. Кроме духовного отца, конечно… Ведь к духовному отцу идешь как к отцу, спросить совет, а тут – как к соседу по палате, такому же больному. Если у него ноги нет, а у меня глаза, мы что, будем смеяться и тыкать пальцем друг в друга: “А у тебя ноги нет?”, “А у тебя, дурак, глаза нет!”



– Петр Николаевич, а слава Вам мешает?

– Слава… Я взрослый человек, и человек, к счастью или несчастью, неглупый, поэтому я спокойно к ней отношусь… Так я о себе думал долгое время. Но вспоминаю: сидим на Соловках, снимаем “Остров”, и в минуту отдыха включаю я телевизор, а там – самый конец интервью со мной: я буквально пару слов сказал, и все. И мне так стало плохо: как же это я не посмотрел передачу с собой целиком?! Говорю себе: стоп, это что же? Тщеславие в чистом виде. А я-то думаю и вам говорю, что я к славе равнодушен. Неизвестно! Так, от внешнего отгребаюсь, но если меня хвалят, я это люблю, конечно. Ругают – стараюсь не обижаться, но уж если по-настоящему, хлестко, да в цель, да точно – обижаюсь, и к этому человеку начинаю относиться плохо. У нас, как говорит Осипов Алексей Ильич, “куда ни тронь, всюду вонь”. Мы люди приличные, хорошие лишь до того момента, пока нас за живое не заденут.



– Вот Вы говорите, что все совершается по промыслу Божьему. Значит, для чего-то были эти “сорок лет в дыму” – вся Ваша жизнь до прихода в Церковь?

– Да, Господь их дал мне, но дал и свободу выбора. И что я выбрал? Давайте по-честному: я выбрал грех, выбрал левую сторону, праздник каждый день. Да, я могу работать, ворочать, копать, но вечером дай праздничек! Если вечером праздничка нет – долбит так, будто палкой тебя колотят!
А представляете, если бы я выбрал добро? Сколько бы я успел, сколько бы написал стихов… Ну, а чтобы горя хлебнуть, не надо специально идти на темную сторону, чтобы от дна потом оттолкнуться и – наверх… Чепуха все это! У каждого свой крест и каждому по его мере отмерит Господь: кому болезнь, у кого близких заберет – каждому свое.
Но удивительно, как все-таки милостив Бог: я ведь мог пятьсот тысяч раз умереть! Сейчас пожинаю плоды: каждое утро тоскливо, жить не хочется, а приходится вставать. Но не ропщу, потому что достойное получаю по делам своим. Никогда не отчаиваюсь. Вот, кажется, все, погибаю – Бога оскорбил: причастился и сразу же вечером напился. Но и тут нельзя отчаиваться. Как говорит наш батюшка в храме, куда я хожу: “Встал – попробуй прожить один день, никаких планов не строй”.

Комариными шажками в Царствие Небесное

Петр Николаевич срывается с места и со словами: “Простите, мне надо баньку топить”, – уходит по тропинке в морось и зелень, наискосок, к срубу на другой стороне участка. За окном бегают бесчисленные коты и котята, шныряют в мокрых кустах, порскают в разные стороны каждый раз, как мы открываем дверь и выходим во двор. Все больше кажется, что именно здесь и надо беседовать с Петром Мамоновым – в привычной ему тишине, будто подслушивая его мысли: “Богу наши добрые поступки не нужны, они нужны нам, чтобы сердце наше научилось любить! Надо приложить все свои силы, всю веру, все остатки души, еще живые, кровоточащие, еще не сгнившие, не истоптанные… вот кусочек найдем, и им прильнем к Спасителю! Понимаете, все это должно повернуться, как в игрушке, которую ребенок собирает: и так пробует, и этак – никак не может попасть, чтобы защелкнулось и встало на место. И плачет, и капризничает, но вот… раз! Чудо! Так и наше сердце”.



– Как Вы думаете, почему многие так негативно относятся к Церкви?

– Потому что не просвещены. Лесков еще писал: Россия крещена, но не просвещена. Надо объяснять самые азы: Христос – Кто это вообще такой? Ведь люди в темноте ходят, в суевериях. Я скажу больше: и причастие Святых Таин может быть совсем не благодатью, а магией. Вот сейчас дуну-плюну, причащусь, поставлю сто свечей, закажу сорокоуст – и дело сделано. А перейди ему дорогу: “Куда прешь!” Если триста причастников, отпихивая друг друга, рвутся к Чаше, какое это Причастие?..
Вот если обо всем этом будут писать честно, тогда я пойму, где находится моя страна на самом деле. У нас в стране 8 миллионов абортов в год – так давайте поставим перед вами 8 миллионов годовалых детей и дадим вам в руки автомат Калашникова. Вперед, стреляйте! Подымется рука? Нет. Потому что с виду мы все нормальные вроде люди, не садисты. У отца Дмитрия Смирнова спрашиваю: “Вот как вы относитесь ко всем этим страшным рекламам, что по всему городу развешаны?” Он говорит: “Я их не вижу”. Но это он не видит. Вот написали бы мне, грешному, как научиться не видеть этих плакатов, этих голых тел?
Я люблю свой народ, я здесь, я никуда не уехал, поэтому я падаю от этого навзничь. Как загородиться от этого? или, может, не надо загораживаться? Почему кругом водка, наркотики? Потому, что никто не объяснил нам, что есть другое, что есть любящий Отец. А когда объяснили – уже нет сил, нет внутреннего, искреннего желания. Идешь только потому, что знаешь: путь только там. И правда, и любовь…
В наше время даже попы говорят, что сегодня достаточно быть просто порядочным человеком: время подвижничества прошло. Сейчас же основные прихожане храмов – неофиты. Восемьдесят процентов заново в веру обращенных. Они ничего не знают, им просто некуда больше идти: и там плохо, и тут… Куда? Или в петлю, или к Богу! А хорошо было бы, если бы шли по любви, если бы человек с детства видел, как мама, папа и братишки-сестренки друг другу помогают и в Церковь ходят. Детям ведь в храме очень нравится, им там все интересно: там свечечки горят, там какие-то иконки. У детей души – чистые, светлые, а мы стоим в храме – все мимо, потому что души у нас окаменелые.


– Может ли вырасти что-то доброе на такой выжженной почве?..

– А вот это наше дело – растить. Но только в себе, а не других поучать. Спроси с себя – и хватит с тебя. Все беды ведь потому, что люди, которые начитались книг всяких (и я, в том числе, грешил этим) начинают считать себя мудрыми, толкают речи о Боге, поучают. А вечером глядишь: с бутылкой пива сидит! Я считаю: не лезь к другим, не тащи никого в храм креститься, не обращай никого в свою веру. Сиди и молчи. Если надо будет, они увидят… Как батюшка Серафим говорил: стяжи в себе дух мирен, и вокруг тебя тысячи спасутся. Скажу проще: вот семья, четверо. Муж с работы к телевизору, пивка, и все – никакой, мутный лежит; жена целый день орет: “Опять нажрался!”; дети совершенно безумные растут в таком аду. Но вдруг одна четвертая часть этой семьи, к примеру, муж, пришел в себя, бросил пить, из раздражительного стал кротким, из злого добрым. Что случилось? На одну четвертую улучшилось состояние этой семьи. Это уже шаг, пусть и маленький! Вот такими комариными шажками можно и в Царствие Небесное дойти.
Самое страшное – спокойная совесть, это – сон. “У меня все в порядке”. Не бывает! Первый признак, что ты на правильном пути – когда видишь грехи свои. Значит, ты идешь к свету, а свет, как известно, темную комнату озаряет все больше и больше, и то, что не было видно в прежнем полумраке, выходит наружу. Оказывается, что ты и завистлив, и денежек хочешь побольше, да и детей своих любишь только потому, что они твои... Больше того – ты вообще никого не любишь, только себя. А вид делаешь лишь из воспитания. Приходит гость: здравствуйте, проходите, чаю? А на самом деле тебе начхать, напьются ли люди чаю, уйдут они голодные или нет. Сидишь, вежливо разговариваешь, а думаешь: скорее бы ушли, или, наоборот: остались бы подольше, уходят – снова обида. И так постоянно!



– Как Вы думаете, можно ли передать свой опыт веры детям? Какие слова нужны, чтобы рассказать о своем страдании, о поиске Бога?

– Научить можно только своим примером: словами никого не убедишь. А ведь человек воспитывается до четырех лет, дальше можно только что-то подправить, но научить заново – никак. И если этот возраст упустишь, будет очень тяжело. Я, конечно, не в претензии на своих родителей, у меня прекрасная семья, мама – переводчик, отец ученым был, все было хорошо. Но, к сожалению, мне никто не рассказал о Боге, никто в церковь маленького не повел – теперь у меня этого просто нет в природе. Пусть я убежал бы оттуда в тринадцать лет, но что-то важное было бы заложено. А как с моими детьми?.. Я не знаю ничего о других, даже о своей жене и детях – настолько мы все разные. Внешне мы все похожи, а если серьезно копнуть, такие глубины в каждом открываются, какие только Бог может измерить.



– Петр Николаевич, очень непросто словами выразить то, что значат для меня, зрителя, Ваши концерты… А что они дают Вам?

– С одной стороны, концерты, спектакли помогают мне жить, но с другой – очень изматывают. Здесь палка о двух концах. Если всерьез бороться с грехом – что у меня не получается, как хотелось бы, – то это отнимает все силы: и духовные, и физические. Но надо служить людям! Я знаю, что занимаюсь независимым искусством, странным, неудобопонятным, что меня любят от силы тысяч десять человек – но зато это люди, которым мое творчество действительно необходимо. Вот для них я и работаю. Я не культмассовый работник, но это мне и не нужно. Я делаю то, что хочу, то, что в душе моей рвется наружу. Я предпочитаю молчать год, чем делать что-то быстро, лишь бы денег заработать. И благодарю Бога за то, что как-то могу свой дар отдать людям. Вот еще один день на земле… Прожить бы мне его достойно.

http://www.foma.ru/articles/407/

[unicorn55]

В одном из интервью Мамонов говорил что 7 раз посылал жену на аборты.
А теперь решил замолить 7 убийств.
Не верю я таким агитаторам.
Даже если они все складно и правильно говорят.
Вся эта рок-тусовка -- это одна большая СИНЯЯ ЯМА.
Не верю ни Кинчеву ни Шевчуку ни Мамонову ни Бутусову,
все они схватились за православие как за спасительную соломинку,
потому что вся их рок-культура -- это язычество.
У них нет энергии на то чтобы создать реальную картину мира,
и они вынуждены брать ее у православия.

[DoriNoriOri]

интервью Петра Мамонова.
http://mellotron.ru/21.08.2003/1

Петр Мамонов (П.М.) отвечает Денису Иоффе (Д.И.)

Д. И. Но, расскажите пожалуйста, вот вы приехали сюда… Это, ведь ваш первый визит?

П. М. В Израиль — да.

Д. И. Вот. Ну и как вы ощущаете себя тут у нас. Терра сакра — имманентно присутствующий абсолют… Ваша конфессиональность чувствует здесь обретение божества?

П. М. Не понимаю о чем вы. Имманентный абсолют… Я так не ругаюсь.

Д. И. В плане вашего отношения к Богу.

П. М. К Богу? Я — верующий. Православный христианин. Восточная церковь.

Д. И. Имеет ли ваше вера отношение к визиту сюда.

П. М. Нет.

Д. И. Никак вообще не связано?

П. М. Ну, что значит никак не связано.. Конкретно — нет. Но на самом деле всем, конечно, управляет Господь.

Д. И. Но вы чувствуете некий особый импульс здесь?

П. М. А мне чувствовать зачем? Это мне не надо.

М. К. Это могли бы быть импульсы, которые…

Д. И. Может это происходит как-то помимо вашей собственно воли…

П. М. Моя задача — призывать Бога в себя. Чтобы Он был во мне. А дальше…

Д. И. В обители божьей — Иерусалиме — побывали уже?

П. М. Нет ещё. Но, я об этом не думаю — то о чём вы спрашиваете. У меня на это ответов готовых нет. Я думаю только о том как бы мою жизнь почистить, чтобы Бог пробыл по-дольше во мне. Чтобы Он не погнушался этого мерзкого сосуда, которым я являюсь…

Д. И. Но бог, выходит, не имеет особого отношения…

П. М. Бог имеет отношение ко всему.

Д. И. Конечно. Но, к чему-то больше, к чему-то меньше…

П. М. Вот, скажем — пропали очки — попросите у Господа — тут же найдутся. И так далее. И Голос Он имеет всюду. Во всём и всегда. Вечно. А мы — ложь… Вот… Мы с вами — это ложь.

Д. И. Однако, мы вообще лишь пассивно снимся. Будде…

П. М. Мы ложь, ложь. Правда одна — Бог. А мы — ложь. Поэтому нам нашим разумом решать нечего. Надо на Господа уповать.

Д. И. А ваши взаимоотношения с религией как таковой…

П. М. Я ж вам уже сказал. Я — верующий.

Д. И. Эксклюзивно христианский?

П. М. Православный, христианский. Восточная церковь.

Д. И. А ваше отношение к, скажем, Буддизму? Исламу?

П. М. Никакого.
(закуривает)

Д. И. Тогда, что это всё? Ошибки?

П. М. Это всё ересь.

М. К. Просто дело в том, что многие артисты, которые приезжали сюда на гастроли всегда очень любили акцентировать тот факт, что они приезжают именно в эээ «Палестину», и чувствуют некое сближение с присутствием Бога. Определённое сближение с тем, с чем это место ассоциировалось на протяжении времени…

П. М. Ну… святые места — конечно есть…

М. К. Я никогда не знал насколько серьёзно к этому можно относиться… но у вас нет никакого своего отношения к этому… Как вы в целом относитесь к подобным вещам?

П. М. С благоговением.

М. К. То есть у вас наблюдается ощущение некоторой зависимости…

П. М. А как же иначе… Как же иначе… Повсюду, где святые места… Вот мы были в Киеве — это очень намоленный, такой святой город.

Д. И. Но вы себя не ощущаете в ро…

(перебивает)

П. М. Я себя не ощущаю. Нет.

Д. И. Как интересно. То есть в вас нет паломнического аспекта.

П. М. Тут вообще не о том речь. Что об этом говорить? Я же вам ответил. На все воля Господа. И раз я тут, то значит так надо. А моё дело вообще не в этом. Моё дело — чистить собственную грязь.

Д. И. В плане корней?

П. М. Не в плане, а чистить. Вот я — говно, вот надо чистить. Вы — тоже. Тогда Бог будет чаще вам…

М. К. Но и ваш визит в этой связи тоже неслучаен.

П. М. Наверное. Наверное. Я об этом не думаю и думать мне об этом не надо. Мне следовать надо. Следовать. Законам, по которым я стараюсь жить. Вот вся моя задача. Остальное всё — мысли… Ложь.

[Крист]

Петр МАМОНОВ:
ТЬМА — ЭТО ОТСУТСТВИЕ СВЕТА
Проповедь, прочитанная на сочинском пляже нынешним летом

Справка «Новой»
Мамонов Петр Николаевич — лидер московского андеграунда 80-х, в совершенстве владеет английским и норвежским языками, его переводы публиковались во многих поэтических антологиях. В прошлом: банщик, лифтер, наборщик в типографии, корректор, работник бойлерной, заведующий отделом писем в журнале «Пионер», рабочий в продуктовом магазине… Основатель группы «Звуки Му» и стиля «русская народная галлюцинация» — дикая смесь музыки, поэзии и театра. Ныне православный отшельник. Недавно сыграл в новом фильме Павла Лунгина «Остров».

– Ведь как все нынче извращено. Вот критики тут недавно фильм «Остров» Павла Лунгина разбирали, о церкви говорили как о чем-то ветхожитийном, типа «Илья Муромец». Как жить дальше, если ни во что не веришь? Будешь пихаться налево-направо. А если вера есть, как не хочется сесть, все уступишь старухе место. Вот тебе и все христианство. Посуду помой вне очереди. Христианский поступок? Христианский. Ведро вынеси. Ну не настаивай на своем. Не ори: «Не разогрето!». Потерпи минуты две. Она, бедная, сейчас разогреет. Тоже устала. Ее по-своему мутит-крутит. Что ты все «жена должна», «муж должен». Любовь — это не сю-сю, му-сю. Не Асадов. Это тяготы друг друга нести.
Лежит человек рожей в снег. Почему думаем, что пьяный, может, у него сердце? А если и пьяный. Посади его на парапет, чтоб не замерз. Бежим мимо. Мимо себя. Сделаешь что-то такое… Лежишь вечером и думаешь: «Чо тебе так хорошо? Чо тебя тащит так? Вроде и не пил. Почему комфортно на душе? А… Сегодня бабке сумку помог — три ступеньки…». Он же нам сторицей…
Мне здесь одна девушка говорит: «Не люблю своих родителей». Обожди. А ты им помогаешь? В магазин ходишь? «Да, — отвечает, — все, что нужно, делаю». Значит, любишь, а что там в чувствах копаться. Плюнь ты на это. Нельзя по чувствам жить. Сегодня — солнышко. Завтра — дождичек пошел. Упал, ногу сломал — третье чувство. Жить надо по закону: не «Дай», а «На». Как это так, недоумевают, снимут верхнюю одежду — отдай и рубашку? Привыкли жить навыворот. У нас на голове, если пощупать, образовалось плоское местечко, на котором удобно стоять. Так и живем — вверх ногами. Все, что Богу угодно, презираем. Сильный помоги слабому. У нас — задави. Богатый — отдай. У нас — хапани, да охрану поставь, чтоб не украли.
У нас извращенный взгляд на христианство. А это просто. Сколько крови можешь отдать за другого. Потому что написано: «Что сделал одному из малых сих, то ты сделал мне». Сколько можешь у постели матери просидеть, которая одурела от старости и болезней. Вот где приходится умирать каждый день. Как в Чечне ребятишки стоят. Чеку выдернул один придурок, сейчас — взрыв, подполковник, не думая, бросается. Его в куски. Восемь человек живы. Коммунист, некрещеный, никогда в церковь не ходил, о Боге вообще не думал, но он христианин. В рай — ракетой.
А то в храм пришел, поклоны бьет, свечек понаставил. А сердце — пусто. Христианский поступок? Мимо. Хоть обмолись весь, объезди все Афоны, облобызай мощи. Ничего не будет. Смотришь на нищего: «А… это все обманщики. По телевизору показывали эту мафию». Да дай ему 50 копеек. Что у тебя убудет? Ошибись в эту сторону. Что ты веришь ящику? Настоящая мафия — кто у джойстика этого сидит, пять человек — манипулируют всеми нами. Шиш им с маслом. Не выйдет.
Я 11 лет в провинции живу. Так же народ трудится. Так же встает до зари. Так же девушка в троллейбусе в 30-градусный мороз — попробуйте-ка десять часов: «Ваши билетики, ваши билетики». За пять тысяч в месяц. Вот я — от этих депутат. Для них работаю. Хоть и трудно, стараюсь по закону жить. Из десяти два раза удается. Зажать свой рот окаянный, чтоб не выскочило обидное слово. Не отпихнуть человека. Не перебить. Выслушать. Пишут же отцы: надо перед друг другом стоять, как перед древней иконой.
Что значит не осуждать? Не выносить приговора. А мнение иметь мы обязаны. Господь пытался вразумить фарисеев, и гнев его был праведный. Праведный, когда гневаешься на себя. Что опять, дурак, напился вчера. Когда свой грех возненавидишь. Привычку мерзкую, въевшуюся в тебя. Никак не можешь с ней справиться. Только возненавидя ее, начнешь побеждать.
Стараюсь поучаться, хоть лет уже много. Вот у нас автобус из Вереи… рейсовый до Москвы. Два часа ходу без остановок. Места все по номерам — не пересядешь. С ужасом смотрю: впереди меня сваливаются два пьяных дембеля. Матерщина, о бабах… Все по полной. Думаю, ну на два часа попал — караул. Потом говорю себе: «Але. Давай-ка это… Подумаем спокойно, внимательно. Кто эти ребята? Выросли в деревне. В то время, когда не было намечающегося сейчас подъема. Что видели? Отец пьет, колотит мать, постоянный мат. Телевизор орет дурацкий. До восемнадцати как-то дотянули. Взяли в армию. Колотили их. Потом они колотили. Вот «новоиспеченные» явились. Чего я от них требую… Я их чему-то научил? В их дом зашел? Книгу прочитал?». Смотрю, а мы уж приехали — не заметил, как.
Все зависит от нас: как мы слышим. Замылены ли глаза. Забиты ли уши. Затерта ли душа. Обложена ли совесть ватой. Вот чем надо заниматься. Святые учат: спаси себя и хватит с тебя. Сейчас кричат: «Правовое государство», «Закон превыше всего»! Все равно кучка людей все проплатила. Покажут тебя с ребеночком. Потом, как ты бабушке даешь пенсию… Так пятьсот раз на день. И выберут именно тебя. Не надо даже никого назначать.
Способ действия? Себя делай. Эту маленькую точечку. И на эту маленькую точечку светлее станет. А если только указывать: это не так, да пенсии мало, да правительство козлиное, да американцы поганые, да бен Ладен, будь неладен. ...Ничего не сдвинется. Только умножится злоба, которой и так хватает. Давайте злобу уменьшать. Об этом мы и хотели снять свое робкое кино «Остров».
Да я согласен с критиками. Фактической путаницы в картине много. Постарался объяснить, почему это произошло. Мы пребывали все в недоумении каком-то, старались из последних сил. Как дети малые, пытались не понять, а зафиксировать. Что происходит с человеком, когда поверил и устремился к Богу, как мой герой… Как тягостен и ответствен грех. Все время забываем, что тьма — отсутствие света. Не имеет сущности. Зла как такового нет. Мы его овеществляем. Своим раздражением. Неуважением друг к другу…
Что такое рай и ад? Отцы учат, что все залито морем-океаном божественной любви. Грешников Бог наказывает бичом любви. Представьте — океан любви, все друг друга любят. Вы за эту жизнь любить не научились. Воткнулись туда — что вам там делать? Вот он ад. Вечные муки. Раз тьма — отсутствие света, мрачная душа, войдя в свет, там исчезнет.
Древние евреи — в первую голову скотоводы, пастухи. Что самое ценное? Стадо. В стаде кто самый любимый, дорогой? Только что родившийся ягненочек. Нес его на плечах, спасал от холода, голода, лечил. Именно его требуется принести в жертву. Зачем? Чтобы народ, уже уверовавший в единого Бога, увидел собственными глазами последствие греха. Грех всегда падает на невинного. Едешь пьяный на автомобиле. Сбил человека. Твой грех на невинного пал. Это закон, если внимательно посмотришь. Сильный, толстокожий, нахальный, надменный не пострадает. Пострадает тонкий. Чуткий. Невинный. Вот кто погибает. Как среди кинематографистов в 90-е — Надя Кожушаная, Петр Луцик.
Как только все это осознал, меня оторопь взяла… Как же я живу? Что ж я творю, подлец поганый. Мой герой в фильме — отшельник — это осознает. Что нет малого греха. Если даже в мелком не можешь справиться, в большом будешь неверен.
Туфта это собачья: государства, границы, национальность. Какая сейчас национальность — вавилонское пленение. «Я чистокровный еврей». Да какой ты чистокровный, если даже не знаешь, из какого колена, не знаешь, что было двенадцать колен Израилевых. Какой я русский? Когда у меня поляки, татары, кого только не было. Язык вбирает культурный слой, традиции. Вот и вся национальность.
Человеческое призвание — быть сынами Божьими. Не рабами, не наемниками, даже не друзьями. Понимаете, шесть лет идет свет от ближайшей звезды. Сейчас видим свет звезд двухтысячного года. Это что, для кошки? Вот наши масштабы. Наши глубины. А мы пытаемся заполнить их в лучшем случае добротным фильмом. Общением с друзьями. В худшем — водочкой, порнухой. Дух уныния царствует повсеместно. Поэтому гремит музыка, хлещет с экранов кровь, эвересты голых тел. Поэтому «Все и сразу». «Все будет кока-кола». «Уступи соблазну». «Не дай себе засохнуть». «Египет круглый год». Почему толстые дядьки бесконечно на экране строят рожи… Это что, нам диктуют? Нет, мы заказываем эту гадость.
Нам скучно наедине с собой. Попробуй лечь в комнате. Остаться на час. С ужасом обнаружишь, что тебе скучно.
Я ничего не вещаю. Делюсь собственным опытом. Такой же я — слабый, немощный. Такой же всякий. Но у меня появилась алчба. Мне надо позарез, аж в горле пересыхает. Истину. А одно из имен Христа Солнце правды. К этому солнцу я всеми своими комариными силенками стремлюсь. Читаю: «Мы не живем настоящей минутой. Мы даже вот когда сидим за столом, наша мысль — то в огурцах, то в квасе, то в супе. Попробуйте хотя бы минуту в день, когда вы ничего не делаете… собраться под кожу и жить сейчас. В данную минуту. Это очень трудно. И следствием такого внешнего усилия будет то, что вы ощутите присутствие Бога».
Ощущаю ли я себя актером? Я — Мамонов Петр Николаевич. Себя люблю за то, что в работе всегда по-честному. До конца. Изо всех сил на данный момент, all the best. Через пять лет смотришь, думаешь: «Как же я мог такую гадость сыграть?». Но сердце мое спокойно, потому что знаю: на тот момент делал все. Так и кино «Остров». Получилось — нет? Произведет впечатление? Старался помочь окружающим, и себе в том числе.
Когда Господь въезжал в Иерусалим на ослице, бросали цветы, ветви пальмовые и кричали приветствия. Ослица была в полной уверенности, что ей кричат. Так и мы — ослицы, на которых едет Господь. Все мои таланты разночисленные — не моя заслуга. Щедрой рукой сыпанули… С этим живу. Стараюсь не продать. Не проституировать. Не тащиться от своего «я». Понимаю, что я, Петя Мамонов, тут ни при чем. Я пропил, скажем, пятьсот песен, которые людям, может, помогли бы. Втоптал в водку, в грязь. Кичиться этим, что ли? Мол, мы, поэты, и из грязи можем истину вещать. Чепуха. Нам как раз-то и положено, которым дано. Как можно чище, аккуратнее жить. Потому что все так хрупко, незащищенно. Вы же видите, как сорняки на грядке так и прут…

Записала Лариса МАЛЮКОВА, обозреватель «Новой»
24.07.2006

[DoriNoriOri]

Петр МАМОНОВ:
ТЬМА — ЭТО ОТСУТСТВИЕ СВЕТА

Крист, большое спасибо!

[9999]

ТЬМА — ЭТО ОТСУТСТВИЕ СВЕТА

Да хорошее интервью , я его искал youtube,не нашел, потому как, я его смотрел на DVD-диске фильма "Остров"

[Крист]

viewtopic.php?p=674249#p674249

[DoriNoriOri]

В одном из интервью Мамонов говорил что 7 раз посылал жену на аборты.
А теперь решил замолить 7 убийств.
Не верю я таким агитаторам.

надеюсь, Бог простил ему этот грех, наверняка благодаря своей роли в "Острове" он повлиял более чем на 7 девушек, не дав им сделать выбор в пользу аборта..

а при истинном покаянии замолить можно и большие грехи..

[Андрей.А.]

http://mamonovpetr.ru/node/37 новое)

[arka]

Cпасибо DoriNoriOri за тему. А Крист и Андрей.А. за добавление новых интервью в теме.

[Herzigov]

[Нея]

А Крист

а это я была когда то но пароль забыла и мыло тоже

[Нея]

Herzigov, а шо ви ржоти? Петя прекрасен!

[Herzigov]

а шо ви ржоти? Петя прекрасен!

через Петю пришёл к пониманию христианства, а смеюсь ... потом расскажу скво

[Нея]

Herzigov, а мне нравица шо он ничо никогда никому не навязывает. а правильные девайсы вещает искренне так...

[Herzigov]

а мне нравица шо он ничо никогда никому не навязывает. а правильные девайсы вещает искренне так...

сдаюсь, как шернатур