#387 bukk » Чт, 22 декабря 2011, 18:16
Русские тут гости"
22 декабря 2011 («Вести Сегодня Плюс» № 102)
Идеи Ширрена вечны, но не потому что они верны, а потому что очень выгодны
Автор: Константин Гайворонский
При изучении истории Латвии ощущение дежавю возникает постоянно. Вроде читаешь про XIX век, а писано как будто про нас. Это не случайно. Решая схожие задачи, люди прибегали к одним и тем же методам, "облагороженным" одними и теми же идеями. Вот и написанное полтора века назад остзейским публицистом Карлом Ширреном и сегодня звучит с разного рода высоких трибун.
Исторический фон для нашего героя таков: Россия 1860–х, где отменено крепостное право, правительство начало реформы — свобода печати, суд присяжных, городское самуправление. Конечно, и при этом Россия далеко не идеал, но все познается в сравнении. Русские, бывавшие тогда в Риге, просто поражались совершенно средневековым порядкам, царившим в остзейских губерниях. Разделение на граждан и неграждан в городах, полное бесправие латышских крестьян, тотальное господство немецкого языка.
В 1868 году появляется книга Юрия Самарина "Окраины России", критиковавшая здешние политические нравы и предлагавшая правительству взяться за Остзейский край всерьез. На следующий год вышел "Лифляндский ответ господину Юрию Самарину" Карла Ширрена, мгновенно сделавший автора самым известным человеком в Прибалтике.
Это у нас культура такая
Ширрен сделал поистине гениальный ход. Он перевел все разговоры о неравноправии немцев и латышей (а заодно и русских) в культурную плоскость. Феодальные привилегии немцев, немецкая администрация, язык и школа — это все якобы есть уникальная остзейская культура. Ну а что, при желании ведь и обряд поедания соплеменников можно объявить частью культурного наследия каннибалов. А у остзейцев право голоса только для немцев или отказ в употреблении русского языка, государственного языка империи (что уж было про латышский говорить) — это часть культурной самобытности. И Лифляндия, Курляндия и Эстляндия — единственное место на свете, где немцы могут сохранить свою самобытность. На которую наступает грубое "русское варварство" со своими реформами. "Только рыцарство, а в городах магистраты и гильдии политически правомочны". Нет, это вовсе не феодальные предрассудки, это у нас культура такая, ферштейн, господа?
Постойте, а почему "единственное место на земле"? Вон же Германия через дорогу, казалось бы, иди и развивай свою самобытность? Ан нет! С середины XIX века остзейцы начинают именовать себя balte — прибалтами, а термин baltisch — прибалтийский — должен был подчеркнуть их уникальное отличие от "немецких немцев". В самой Германии с ее нарастающим демократизмом и всеобщим избирательным правом Ширрен чувствовал себя не слишком уютно. Другое дело милая остзейская сословность, система, при которой главное "правильно" родиться немцем — и жизнь удалась.
Именно "прибалты" (под которыми разумелись только остзейские немцы) были, по мнению Ширрена, "конституционными хозяевами" края и имели полное право обустраивать его по собственному разумению. Хорошо, а русские тут кто? "В Прибалтийском крае русские — гости, — отвечал Ширрен. — И могут здесь жить в качестве гостей, но не должны у нас обустраиваться. К несчастью, как бы хорошо ни жилось в гостях, часть все–таки иногда не прочь похозяйничать в чужом доме". Это он о попытках Петербурга реформировать местную политическую систему, что, де, является "покушением на конституционные права" отсзейцев.
"Ничего общего с русскими, кроме принадлежности к одному государству, — взывал Ширрен. — Русский язык, вводимый везде, портит наши школы, угрожает нашей культуре… Я позволил бы молодежи из остзейских провинций учиться по–китайски, по–французски, только не по–русски".
Знакомо, да? А вот вам для закрепления дежавю: "Любое развитие должно иметь свою меру и свой предел. Достигнув известной точки, политические реформы перестают быть тем, чем они являются и перерастают в революцию". Помните недавнее от Райвиса Дзинтарса про референдум: "У любой демократии есть свой предел". Будто списал!
А тогдашние латыши тем временем собирали подписи "за русский язык". А собрав, Каспарс Биезбардис, один из отцов Атмоды, в 1863 году подал петицию на высочайшее имя: "Всемилостивейший Государь! Не случайно присоединены мы к Твоей Империи, а провидение вверило нас Твоей могущественной деснице; в нашем наречии мы находим родство с подданными Тебе славянскими племенами, а различие учреждений, отделяющих нас от коренных русских подданных Твоих, удручает нас болезненным сожалением. Государь! Сними эти преграды и дай нам слиться в одну семью с великим русским народом Твоим".
Значит ли это, что латыши хотели стать русскими? Да нет, все прекрасно понимали, чего они хотят — российских порядков. А не остзейских, при которых если ты не немец — то недочеловек.
Смысл истории в борьбе с Москвой
Карл Христиан Герхард Ширрен родился в Риге в 1826 году. Закончил истфак Дерптского университета, возглавил там кафедру истории. После выхода книги кафедру пришлось оставить — даже сверхтерпимое к остзейцам российское правительтсво сочло его сочинение перебором. Но с голоду Ширрен не помер.
Книга побила все рекорды продаж — в том же году пришлось допечатывать три издания. "Немного найдется в Лифлянской губернии домов, где этого сочинения не имеют, читали же его все немцы, имеющие образование и претензии считаться образованными", — доносил по команде жандармский офицер Андреянов. "Вот это книга! — писал один из них. — Еще ни одна не произвела на меня столь непосредственного и всеохватывающего впечатления".
Еще бы, Ширрен доходчиво объяснил людям, что, гнобя латышей и сопротивляясь русскому языку, они, оказывается, защищают не столь низменные вещи, как возможность жить за счет "профессии — немец". Не свои совершенно дикие в XIX веке феодальные привилегии. Они защищают свою высокую "культуру", до которой куда там русским варварам! Что введи завтра в госучреждениях русский язык — и "великолепный механизм" остзейской государственности тут же рухнет, а на обломках его воцарится хаос и правовой беспредел. Что остзейцы тут не просто так, погулять вышли, — они передовой отряд "европейской цивилизации" на границе московитского варварства. "Впервые историк уяснил всеохватывающий смысл лифляндской истории борьбы с Москвой!" — восторженно отозвался о Ширрене его коллега Виттрам.
Лифляндская коллегия ландратов назначила ему пожизненную пенсию, дворянство Курляндии сбор средств для финансирования дельнейших работ Ширрена по защите немецких интересов. Через пять лет он получил место профессора в университете германского города Киля. И уже оттуда продолжил борьбу за "немецкую Лифляндию", тем более что у него появилась масса учеников–последователей.
Тут надо сделать оговорку. Далеко не все остзейские немцы готовы были жить в этих идеологических пещерах. Но люди более–менее способные, люди дела ехали учиться в Россию, делали там карьеру, они строили великую империю, командуя броненосными крейсерами на Дальнем Востоке, прокладывая железные дороги в Средней Азии, строя заводы в Донбассе. Обратно в затхлую атмосферу Лифляндии их не тянуло. Что ж, это было на руку тем, кто умел только качать свои "культурные права". Они и задавали тут тон.
Именно поэтому попытки Петербурга изменить ситуацию в Остзейском крае не давали результата — реформы встречали единодушное сопротивление местной элиты. У правительства не нашлось среди нее союзников. Да и в самом Петербурге единства по остзейскому вопросу не было. Да, конечно, остзейские бароны беспредельничают, но они все же "классово свои"… (Кстати, и книгу Самарина ему пришлось печатать за границей, и в России она была запрещена — у остзейцев было сильное лобби в столице.)
…А в 1905–м баронские замки заполыхали десятками. Ту революцию притушили, но годы "немецкой Ливонии" были уже сочтены.
Берите, не жалко
Ширрен умер в декабре 1910 года глубоким, но отнюдь не прозревшим стариком. "Маленькой общине надлежит бережно относиться к приобретенному в свое время наследству. Ее задачи умеренны, ее средства стеснены, награда в бою ничтожна. Из опасений утратить малое, она не должна стремиться к высшему", — завещал он остзейцам свой идеал — навсегда застрять в "уютном" XVIII веке. А "высшее" — то есть демократия, равенство, банальный прагматизм — "не про нас".
Он всего 28 лет не дожил до окончательной репатриации балтийских немцев в Германию. Но идеологию Ширрена, словно эстафетную палочку, подняли и "с честью несут" политики уже латышские. Тут нет на самом деле никакого парадокса. Задачи те же: под видом "национального" сохранить свой социальный статус, не допустить реальной конкуренции на местном политическом рынке, не упустить власть. И методы те же: защита "единственного государственного" (только теперь латышского, а не немецкого), "латышскость" вместо "балтийскости", перевод конфликта в национальную плоскость, "борьба с Москвой" как смысл и назначение латвийской истории, мечты о "золотых временах" без русских.
Уж не знаю, как бы Ширрен реагировал на такое "заимствование". Впрочем, он так не любил русских, что, может быть, это послужило бы ему хоть каким–то утешением за полный крах остзейского проекта на этой земле.