#1 Вит@лий » Ср, 28 ноября 2007, 17:03 
			
			- Что это? - спросил я. 
     - Ничего, - ответил Чапаев. 
     - Да нет, я не в том смысле, - сказал я. - Как это называется? 
     - По-разному, - ответил Чапаев. - Я называю его условной 
рекой абсолютной любви. Если сокращённо - Урал. Мы то становимся им, то принимаем формы, но на самом деле нет ни форм, ни нас, ни даже Урала. Поэтому и говорят - мы, формы, Урал. 
     - Но зачем мы это делаем? 
     Чапаев пожал плечами. 
     - Не знаю. 
     - А если по-человечески? - спросил я. 
     - Надо же чем-то занять себя в этой вечности, - сказал он. - Ну 
вот мы и пытаемся переплыть Урал, которого на самом деле нет. Не бойся, Петька, ныряй! 
     - А я смогу вынырнуть? 
     Чапаев смерил меня взглядом с ног до головы. 
     - Так ведь смог же, - сказал он. - Раз тут стоишь. 
     - А я буду опять собой? 
     - Петька, - сказал Чапаев, - ну как ты можешь не быть собой, когда ты и есть абсолютно все, что только может быть? 
     Он хотел сказать что-то еще, но тут Анна, докурив свою папироску, бросила ее на землю, аккуратно загасила ногой и, даже не посмотрев на нас, разбежалась и бросилась в поток. 
- Вот так, - сказал Чапаев. - Правильно. Чем лясы точить. 
     Глядя на меня с предательской улыбкой, он начал пятиться спиной к краю площадки. 
     - Чапаев, - испуганно сказал я, - подождите. Вы не можете так меня бросить. Вы должны хотя бы объяснить... 
     Но было уже поздно. Земля под его каблуками осыпалась, он потерял равновесие и, раскинув руки, упал спиной в радужное сияние - совсем как вода, оно раздалось на миг в стороны, потом сомкнулось над ним, и я остался один. 
     Несколько минут я оцепенело смотрел на место, где исчез Чапаев. 
Потом я понял, что страшно устал. Я сгрёб разбросанное по площадке сено в одну кучу, лёг на него и уставился в невыразимо высокое серое небо. 
     Мне вдруг пришло в голову, что с начала времён я просто лежу на 
берегу Урала и вижу сменяющие друг друга сны, опять и опять просыпаясь здесь же. Но если это действительно так, подумал я, то на что я тратил свою жизнь? Литература, искусство - всё это были суетливые мошки, летавшие над последней во вселенной охапкой сена. Кто, подумал я, кто прочтёт описание моих снов? Я поглядел на гладь Урала, уходящую со всех сторон в бесконечность. Ручка, блокнот и все те, кто мог читать оставленные на бумаге знаки, были сейчас просто разноцветными искрами и огнями, которые появлялись, исчезали и появлялись вновь. Неужели, подумал я, я так и засну опять на этом берегу? Не оставив себе ни секунды на раздумья, я вскочил на ноги, разбежался и бросился в Урал. 
     Я не почувствовал почти ничего - просто теперь он был со всех 
сторон, и поэтому никаких сторон уже не было. Я увидел то место, где 
начинался этот поток, - и сразу понял, что это и есть мой настоящий дом. 
Словно подхваченная ветром снежинка, я понесся к этой точке. Сначала мое движение было лёгким и невесомым, а потом произошло что-то странное: мне стало казаться, что непонятное трение тянет назад мои голени и локти и мое движение замедляется. А как только оно замедлилось, окружавшее меня сияние стало меркнуть, и в момент, когда я остановился совсем, свет сменился тусклой полутьмой, источником которой, как я вдруг понял, была горевшая под потолком электрическая лампа... Мои руки и ноги были пристёгнуты ремнями к креслу, а голова лежала на маленькой клеёнчатой подушке. Откуда-то из полутьмы выплыли жирные губы Тимура Тимуровича, приблизились к моему лбу и припали к нему в долгом влажном поцелуе. 
Полный катарсис, - сказал он. - Поздравляю.
******************************************
   - Я одну вещь понял, - сказал я. - Свобода бывает только одна – 
когда ты свободен от всего, что строит ум. Эта свобода называется "не знаю". Вы совершенно правы. Знаете, есть такое выражение: "Мысль изречённая есть ложь". Чапаев, я вам скажу, что мысль неизречённая - тоже ложь, потому что в любой мысли уже присутствует изречённость. 
     - Это ты, Петька, хорошо изрёк, - отозвался Чапаев. 
     - Как только я знаю, - продолжал я, - я уже не свободен. Но 
я абсолютно свободен, когда не знаю. Свобода - это самая большая тайна из всех. Они, - я ткнул пальцем в низкий земляной потолок, - просто не знают, до какой степени они свободны от всего. Они не знают, кто они на самом деле. Они... - меня скрутило в спазмах неудержимого хохота, - они думают, что они ткачи... 
     - Тише, - сказал Чапаев. - Кончай ржать как лошадь. Услышат. 
     - То есть нет, они, - задыхаясь, выговорил я, - они даже не 
думают, что они ткачи... Они это знают... 
       И никогда не делает вида, что знает хоть один ответ. 
       Потому что в мире, который имеет свойство деваться непонятно 
куда, 
       Лучше ни в чём не клясться, а одновременно говорить 
                                                   "Нет, нет" и "Да, да". 
   Снова из Пелевина: "Мы выпили, и Чапаев задумчиво уставился на 
тусклый огонек керосиновой лампы. 
     - Я тут думал о твоих кошмарах, - сказал он, положив ладонь на 
папку. 
- Все истории, которые ты написал, перечитал. И про Сердюка, и про 
Марию этого, и про врачей, и про бандитов. Ты когда-нибудь обращал внимание на то, как ты от всего этого просыпаешься? 
     - Нет, - сказал я. 
     - А ну-ка попробуй вспомнить. 
     Я задумался. 
     - Просто в какой-то момент становится ясно, что это сон, и всё, 
- сказал я нерешительно. - Когда становится уж слишком не по себе, вдруг понимаешь, что бояться на самом деле нечего, потому что... 
     - Почему? 
     - Я пытаюсь подобрать слова. Я бы сказал так - потому что есть 
куда просыпаться. 
     Чапаев хлопнул ладонью по столу. 
     - А куда именно просыпаться? 
     На этот вопрос ответа у меня не было. 
     - Не знаю, - сказал я. 
     Чапаев поднял на меня глаза и улыбнулся. Мне вдруг престало 
казаться, что он пьян. 
     - Молодец, - сказал он. - Вот именно туда. Как только 
тебя подхватывает поток сновидений, ты сам становишься его частью, 
потому что в этом потоке всё относительно, всё движется и нет ничего 
такого, за что можно было бы ухватиться. Когда тебя засасывает в 
водоворот, ты этого не понимаешь, потому что сам движешься вместе 
с водой и она кажется неподвижной. Так во сне появляется ощущение реальности. Но есть точка, неподвижная не относительно чего-то другого, а неподвижная абсолютно, и она называется "не знаю". Когда ты попадаешь в неё во сне, ты просыпаешься - точнее, сначала ты просыпаешься в неё. А уже потом, - он обвёл рукой комнату, - сюда".
*********************************************************
Глядя на лошадиные морды и лица людей, на безбрежный
живой поток, поднятый моей волей и мчащийся в никуда по
багровой закатной степи, я часто думаю: где  я  в  этом
потоке? Чингиз Хан.
*********************************************************
" но в нас горит ещё желание, туда уходят поезда, 
 и мчится бабочка сознания из ниоткуда в никуда." 
В. Пелевин. Чапаев и Пустота.