#1 Вит@лий » Ср, 28 ноября 2007, 17:03
- Что это? - спросил я.
- Ничего, - ответил Чапаев.
- Да нет, я не в том смысле, - сказал я. - Как это называется?
- По-разному, - ответил Чапаев. - Я называю его условной
рекой абсолютной любви. Если сокращённо - Урал. Мы то становимся им, то принимаем формы, но на самом деле нет ни форм, ни нас, ни даже Урала. Поэтому и говорят - мы, формы, Урал.
- Но зачем мы это делаем?
Чапаев пожал плечами.
- Не знаю.
- А если по-человечески? - спросил я.
- Надо же чем-то занять себя в этой вечности, - сказал он. - Ну
вот мы и пытаемся переплыть Урал, которого на самом деле нет. Не бойся, Петька, ныряй!
- А я смогу вынырнуть?
Чапаев смерил меня взглядом с ног до головы.
- Так ведь смог же, - сказал он. - Раз тут стоишь.
- А я буду опять собой?
- Петька, - сказал Чапаев, - ну как ты можешь не быть собой, когда ты и есть абсолютно все, что только может быть?
Он хотел сказать что-то еще, но тут Анна, докурив свою папироску, бросила ее на землю, аккуратно загасила ногой и, даже не посмотрев на нас, разбежалась и бросилась в поток.
- Вот так, - сказал Чапаев. - Правильно. Чем лясы точить.
Глядя на меня с предательской улыбкой, он начал пятиться спиной к краю площадки.
- Чапаев, - испуганно сказал я, - подождите. Вы не можете так меня бросить. Вы должны хотя бы объяснить...
Но было уже поздно. Земля под его каблуками осыпалась, он потерял равновесие и, раскинув руки, упал спиной в радужное сияние - совсем как вода, оно раздалось на миг в стороны, потом сомкнулось над ним, и я остался один.
Несколько минут я оцепенело смотрел на место, где исчез Чапаев.
Потом я понял, что страшно устал. Я сгрёб разбросанное по площадке сено в одну кучу, лёг на него и уставился в невыразимо высокое серое небо.
Мне вдруг пришло в голову, что с начала времён я просто лежу на
берегу Урала и вижу сменяющие друг друга сны, опять и опять просыпаясь здесь же. Но если это действительно так, подумал я, то на что я тратил свою жизнь? Литература, искусство - всё это были суетливые мошки, летавшие над последней во вселенной охапкой сена. Кто, подумал я, кто прочтёт описание моих снов? Я поглядел на гладь Урала, уходящую со всех сторон в бесконечность. Ручка, блокнот и все те, кто мог читать оставленные на бумаге знаки, были сейчас просто разноцветными искрами и огнями, которые появлялись, исчезали и появлялись вновь. Неужели, подумал я, я так и засну опять на этом берегу? Не оставив себе ни секунды на раздумья, я вскочил на ноги, разбежался и бросился в Урал.
Я не почувствовал почти ничего - просто теперь он был со всех
сторон, и поэтому никаких сторон уже не было. Я увидел то место, где
начинался этот поток, - и сразу понял, что это и есть мой настоящий дом.
Словно подхваченная ветром снежинка, я понесся к этой точке. Сначала мое движение было лёгким и невесомым, а потом произошло что-то странное: мне стало казаться, что непонятное трение тянет назад мои голени и локти и мое движение замедляется. А как только оно замедлилось, окружавшее меня сияние стало меркнуть, и в момент, когда я остановился совсем, свет сменился тусклой полутьмой, источником которой, как я вдруг понял, была горевшая под потолком электрическая лампа... Мои руки и ноги были пристёгнуты ремнями к креслу, а голова лежала на маленькой клеёнчатой подушке. Откуда-то из полутьмы выплыли жирные губы Тимура Тимуровича, приблизились к моему лбу и припали к нему в долгом влажном поцелуе.
Полный катарсис, - сказал он. - Поздравляю.
******************************************
- Я одну вещь понял, - сказал я. - Свобода бывает только одна –
когда ты свободен от всего, что строит ум. Эта свобода называется "не знаю". Вы совершенно правы. Знаете, есть такое выражение: "Мысль изречённая есть ложь". Чапаев, я вам скажу, что мысль неизречённая - тоже ложь, потому что в любой мысли уже присутствует изречённость.
- Это ты, Петька, хорошо изрёк, - отозвался Чапаев.
- Как только я знаю, - продолжал я, - я уже не свободен. Но
я абсолютно свободен, когда не знаю. Свобода - это самая большая тайна из всех. Они, - я ткнул пальцем в низкий земляной потолок, - просто не знают, до какой степени они свободны от всего. Они не знают, кто они на самом деле. Они... - меня скрутило в спазмах неудержимого хохота, - они думают, что они ткачи...
- Тише, - сказал Чапаев. - Кончай ржать как лошадь. Услышат.
- То есть нет, они, - задыхаясь, выговорил я, - они даже не
думают, что они ткачи... Они это знают...
И никогда не делает вида, что знает хоть один ответ.
Потому что в мире, который имеет свойство деваться непонятно
куда,
Лучше ни в чём не клясться, а одновременно говорить
"Нет, нет" и "Да, да".
Снова из Пелевина: "Мы выпили, и Чапаев задумчиво уставился на
тусклый огонек керосиновой лампы.
- Я тут думал о твоих кошмарах, - сказал он, положив ладонь на
папку.
- Все истории, которые ты написал, перечитал. И про Сердюка, и про
Марию этого, и про врачей, и про бандитов. Ты когда-нибудь обращал внимание на то, как ты от всего этого просыпаешься?
- Нет, - сказал я.
- А ну-ка попробуй вспомнить.
Я задумался.
- Просто в какой-то момент становится ясно, что это сон, и всё,
- сказал я нерешительно. - Когда становится уж слишком не по себе, вдруг понимаешь, что бояться на самом деле нечего, потому что...
- Почему?
- Я пытаюсь подобрать слова. Я бы сказал так - потому что есть
куда просыпаться.
Чапаев хлопнул ладонью по столу.
- А куда именно просыпаться?
На этот вопрос ответа у меня не было.
- Не знаю, - сказал я.
Чапаев поднял на меня глаза и улыбнулся. Мне вдруг престало
казаться, что он пьян.
- Молодец, - сказал он. - Вот именно туда. Как только
тебя подхватывает поток сновидений, ты сам становишься его частью,
потому что в этом потоке всё относительно, всё движется и нет ничего
такого, за что можно было бы ухватиться. Когда тебя засасывает в
водоворот, ты этого не понимаешь, потому что сам движешься вместе
с водой и она кажется неподвижной. Так во сне появляется ощущение реальности. Но есть точка, неподвижная не относительно чего-то другого, а неподвижная абсолютно, и она называется "не знаю". Когда ты попадаешь в неё во сне, ты просыпаешься - точнее, сначала ты просыпаешься в неё. А уже потом, - он обвёл рукой комнату, - сюда".
*********************************************************
Глядя на лошадиные морды и лица людей, на безбрежный
живой поток, поднятый моей волей и мчащийся в никуда по
багровой закатной степи, я часто думаю: где я в этом
потоке? Чингиз Хан.
*********************************************************
" но в нас горит ещё желание, туда уходят поезда,
и мчится бабочка сознания из ниоткуда в никуда."
В. Пелевин. Чапаев и Пустота.