#1 озон » Сб, 30 декабря 2006, 5:43
Уважаемые модераторы, я ознакомился с правилами на вашем форуме и предполагаю, что этот рассказ не помещается в формат «Основного раздела». Вопросы, связанные с ДК здесь явно не вскрыты, но я сам разделяю точку зрения Сергея Лазарева, поэтому высказанные мысли не считаю инородными. Если возможно, пусть рассказ немного повисит в этом разделе, ведь если никому не будет интересно, тема автоматически уйдет сама. Я правильно понимаю?
Спасибо.
***
Большую благодарность хочется высказать Евгении, как чуткому, понимающему и любящему человеку.
***
«Неплох здешний рафинад», - сказал один таракан другому, -
«А это что за мутная ка…?»
«О!..»,- ответил второй…
«Пля…», - заметил третий…
Прощание с тараканами.
У него не было матери.
Их небольшая деревенька Балково располагалась достаточно далеко от города и, можно сказать, жила сама в себе. Кто хотел и мог, уже уехали, а кто желал и искал – успели построить добротные домишки. Летом становилось немного шумнее – прибывали родственники – зимой – чуть тише – пушистый снег скрадывал, и так, уже совершенно родные, а потому, и без того, практически неразличимые звуки.
Он легко сходился со сверстниками и свободно чувствовал себя в их семьях. Краем сознания он, конечно, замечал, что жизнь их более полна, но не мог ощущать себя ущербным, обделенным судьбой, поскольку никто не мог, да и не пытался, объяснить ему, чего же он не имеет. Наверное, предполагал он, так незрячий не сможет оценить по рассказам великолепие августовского ночного неба или глухой ощутить томительное ожидание следующего колена ночной песни соловья…
Его отец уходил на работу не рано. И практически каждое утро начиналось для него со слов «доброе утро, сын», а вечер чаще всего заканчивался - «спокойной ночи, отец». Эти две фразы делили его существование на сознательно противоречивые и различно ощущаемые жизни. В одной из них естественный ход событий - то, что не вмещалось в его детское сознание, прессовалось до узнаваемости книгами, хранящимися на чердаке – давал миру форму, в другой же – неосознаваемый, но хорошо ощущаемый смысл необъяснимого, питал его внутреннее содержание.
Он любил спать на чердаке. Мир звучал отчетливее, проступая через шорох капель по шиферу, либо сердитыми порывами осеннего ветра сквозь щели рассохшейся местами вагонки. Да мало ли как мир может достучаться до сердца двенадцатилетнего ребенка? Но с осенними холодами приходилось оставаться в теплом доме – одеяло не согревало, и уснуть иногда не удавалось. Но сейчас было лето и на «доброе утро» отца он резво слетел по лестнице вниз, у него были планы на сегодняшний день.
«Пап, к Сережке приехала мать и обещала, что отпустит его на Щучье озеро. Можно я сгоняю с ним туда на великах?»
Лицо отца неуловимо менялось при слове «мать», и если этот миг затягивался, то Сашка мог прочитать некоторое недоуменное недопонимание, взгляд отца немного погружался в себя, становился тусклым.
«Конечно, Саш. Только сегодня обещали к вечеру грозу, смотри сам» - ответил отец.
Рыбалка не удалась. Солнце палило как никогда, и настроение стало падать. По пути к дому немного заболела голова и, попрощавшись с другом, Сашка полез на чердак.
Его разбудило необычное ощущение надвигающейся тучи. Он чувствовал, как она подминает своим мрачным разбухающим телом восходящие потоки воздуха от горячей земли, как ловит испаренные капли озер, как зреет для хорошей грозы. Он выглянул в небольшое окно, действительно, на горизонте темнело. Через несколько минут он уже бежал по полю навстречу упругому ветру. Поле не было засеянным, и трава слегка мешала бежать. Он хотел добраться до лесочка, что странным образом сохранился в виде почти абсолютного круга посреди огромного поля. Там они с Сережкой отыскали нечто вроде небольшой пещерки и натаскали туда старого полиэтилена с парников и несколько досок.
На половине пути из земли торчал старый железный столб. Он обозначал огромный валун, который едва торчал из земли, а может, служил раньше еще для каких-то целей, этого Сашка не знал. Он остановился. Ветер изменился, и туча уходила в сторону. Лег в траву. Приятно – ветер проносился над ним, и стебли почти полностью скрывали маленького гостя.
Гроза началась неожиданно. Туча вобрала в себя соседку, развернулась и хлынула крупными, но редкими каплями. «Не очень-то здорово» - подумал Сашка, и молния разорвала небо, рухнув в круглый лесок. Грохот не заставил себя долго ждать. Санька присел от неожиданности. Он вспомнил, что не надобно бы в грозу бегать по открытым местам, как вдруг оглох и ослеп одновременно – молния, похоже, угодила в столб неподалеку, резко запахло озоном – «вот вляпался», пришло в голову и, еще не встав, отняв руки от головы, он интуитивно оглянулся. Яркий шар, размером с целлулоидный шарик для пинпонга, быстро двигался навстречу. Опираясь локтями, Сашка пополз назад, но сразу же понял, что не успевает. Шар плыл быстрее. Сашка лег, вжавшись в смятую траву. Казалось, шар ищет его – он замедлил движение. Сознание непривычно раздвоилось. Одна его часть наблюдала за неясным полупрозрачным свечением, что притягивало и магнитило, вторая – подводила итоги. Он неплохо учился, знакомился и дружил с девочками. Подумывал о том, что же такое любовь. Жизнь не казалось сложной, он еще многого не понимал, но и не особо старался. Может потому, что не хотел взрослеть, поскольку всё чаще видел, как переживают и стареют взрослые люди из-за мелких, по его юным представлениям, проблем и невзгод.
Шар плыл едва касаясь травы и быстро занял всё пространство его ума. Расстояние сокращалось физически ощутимо. «Господи»,- вдруг подумал Сашка, - «конец». Шар завис над телом. Прошлое и будущее вдруг метнулись в одну точку, сомкнувшись на этом призрачном шаре. «Нет… не хочу…» - Сашка понял, что он остался один - шар опускался на голову, - «мама!». Сотни тысяч невысказанных слов поместились в одно, так долго дремавшие, загнанные сознанием внутрь эмоции вспыхнули посреди грудной клетки, мир, казалось, открылся, стал родным, безопасным, добрым. Он вспомнил, что видел, ощущал этот мир её любовью, счастьем. Свет из груди вырвался в голову – «всё равно» - он запрокинул голову и закричал…
Когда закончился воздух в легких, померк свет. Он открыл глаза. Моросил дождик. Низкие тучки быстро двигались. Одежда намокла, пора было бежать домой. «Что же это было? Ни фига себе…»,- сказал никому Сашка, поднялся, потряс головой и побежал к деревне. Когда он уже выбегал на грунтовую дорогу к дому, прояснилось. Обогнув коровник, невдалеке он увидел идущую ему навстречу девушку. «Она точно не из нашей деревни»,- подумал он. Что-то до боли знакомое увиделось в походке. Где я видел её? Пытался вспомнить Сашка, когда они разминулись. Было ощущение, что и она узнала его. Они едва не поздоровались, глядя друг другу в глаза.
То, что что-то изменилось, он понял, открывая калитку. Та не скрипнула впервые за много лет. Сашка замедлил шаг. В окне горел свет, на кухне хозяйничал отец. Он открыл дверь и почувствовал незнакомый запах. Отец готовил не так…
Внутри задрожало, он потянул дверь на кухню и зашел. Женщина выставляла тарелки на стол. Она обернулась. Родные глаза одарили теплом.
«Здравствуй, Саша», - сказала она.
«Ма, а где отец?»
По лицу матери прополз холодок, глаза чуть дольше задержались на какой-то точке за его спиной… Темнота обрушилась внезапно, сверху-вниз. Он, может быть еще и стоял, но тело уже летело вместе с темнотой…
«Доброе утро, сын!» - донеслось снизу и Сашка проснулся. Скрип половиц, открылась-закрылась одна дверь, другая. Шаги по дорожке, калитка. Скрип-скрип… Сашка слышал, как отец приветствует знакомого шофёра и как тот приветливо сигналит в ответ. Так было всегда. И тут он вспомнил мать – резкое чувство утраты, непонятного, горького, невысказанного захлестнуло душу. Горло передавило так, как тогда, когда они играли кнутом, который чуть не придушил его, обмотавшись вокруг шеи. Беззвучный крик вырвался из его груди. Он не мог ни кричать, ни дышать. Слёзы душили его. Он отказывался понимать происходящее. Он отказывался жить.
Солнце пробилось к нему через приоткрытое оконце. Он встал. На глаза попалась фотография их дома. Сколько он себя помнил, она всегда висела здесь, в углу. За таким тоненьким и прозрачным стеклом. Он бережно протирал его иногда. Но сегодня он размахнулся и со всей силы врезал по нему кулаком. Стекло разлетелось, оцарапав руку. Рамка свалилась, фотография упала на пол вместе с небольшим листком. Он поднял его, раскрыл и сердце остановилось -
«Здравствуй, сын. Пишу тебе потому, что должна. Я говорю тебе и глажу тебя, и ты касаешься меня в ответ. Смешной, любимый. Я люблю тебя. И врачу, что смотрел тебя, ты тоже очень понравился. Отец стал таким нежным, он тоже очень любит тебя. Но… Но… Мы не увидимся. Диагноз оставляет возможность выжить лишь тебе, сынок. Я ни мгновения не сомневалась, говоря «да». Отец еще не знает. Никто не знает еще. Я одна. Нет, я пока с тобой. Я не одна. И ни в коем случае не вини себя! Родной! Вышло так…так…извини…наверное, я приду и порву этот лист, и пусть ты ничего не узнаешь. Пусть лучше будет так. Я глажу тебя, я люблю тебя… Мама.»
Слёзы катились из его глаз. Он никогда не плакал так. Счастье вперемешку с дикой болью застилали глаза слезами. Он смазывал их рукой. Кровь запеклась. Жизнь открывалась в новом свете. Он отложил письмо -
Чем же мир был до этого? Что изменилось? Он сидел на полу и пытался собрать воедино свою жизнь. Она никак не собиралась. Вдруг он понял почему. И улыбнулся. Просто в его жизни уже не было кусков. То, что раньше жило по отдельности, параллельно, прячась друг от друга, слилось, проникло, впиталось, растворилось в одном чувстве. Он еще не мог дать точного названия этому чувству. Раньше оно не помещалось в его душе.
«Здорово, солнечный луч», - сказал он подползшему по полу лучу и встал.
На кухне кто-то был.
«Не понял», - подумал Сашка. Друзья утром не обещались, они спали дольше. Он взялся за перила и пошел вниз. Девушка обернулась на скрип последней ступени. Она стояла у окна, и солнце рыжими делало её волосы. Голубые глаза уже, казалось, всё знали. Со вчерашнего вечера лишь немного изменилось их выражение – они перестали искать. Она молчала, но он знал, что она ждет его шага. Прямо сейчас.
«Здравствуй, Саша…»
***
30.12.2006